Наше море

А сейчас Геленджик, как и все приморские города, находившиеся вблизи фронта, лежал в развалинах: разбросанные взрывом камни мостовых, разбитые дома, разрушенные заборы и изгороди. У обрыва возле бухты виднелись темные провалы окопов, колючая проволока. Но в порту было оживленно. У низкой широкой пристани разгружалась баржа. Солдаты, сбросив шинели и ватники, выкатывали по крутым сходням бочки с солониной, вытаскивали мешки с мукой. Другие весело, с шумом грузили все это на автомашины, стоящие в очереди у причалов. Груженые автомашины с надрывным гулом уходили по пыльной дороге к Новороссийску.

- Все тылы на Тамань потянулись! Скоро будет бросок на Крым! Видишь, что делается, Иван Васильевич? - проговорил Чугуенко. [141]

- Дело за нами, - ответил флагмин. - Как только протралим фарватер, так и пойдут баржи и пароходы с грузами на Новороссийск и Анапу!

По прибытии в Геленджик контр-адмирал Новиков связался со штабом военно-морской базы. Штаб находился уже в Новороссийске. Надо было договориться о планах и сроках работ и об участии минеров базы в тралении.

Чугуенко провел весь день в хлопотах, размещая людей и расставляя корабли в бухте.

На следующий день рано утром, еще до восхода солнца, Чугуенко и Щепаченко на тральщике вышли из Геленджика к Новороссийску. На море было очень тихо, от остывшей за ночь воды поднимался туман. Солнце, скрытое высокими горами, окружающими Новороссийскую бухту, долго не появлялось. Наконец, поднявшись над вершинами, оно осветило и горы, и берег, и холодное море. На тральщике сразу стало тепло. Матросы расстегнули бушлаты и шинели, обсохла верхняя палуба. Чугуенко в большой бинокль продолжал рассматривать приближающиеся молы Новороссийской гавани.

С берега подул ветерок. Он закурчавил море и стал потихоньку раскачивать тральщик. Издали разрушения в молах, там, где взорваны немецкие доты, были почти не видны, и только когда тральщик приблизился, обнаружились рваные острые углы проломов. На них, набегая, играла мелкая волна.

Когда прошли каменные ворота, всех поразила необычная тишина во внутренней гавани. Не слышно было ни грохота паровых лебедок, ни скрипа железных якорных цепей в клюзах пароходов, ни разноголосого шума, которым был так характерен довоенный Новороссийск, когда в утробы огромных пароходов стекала рекой янтарная пшеница, а над трюмами сухогрузов стояли клубы цементной пыли. Сейчас берега у изуродованных пирсов поросли высокой, необычной здесь зеленой травой, колосьями пшеницы. Но этот совершенно мирный пейзаж был весьма обманчив. Немцы, не имея возможности воспользоваться причалами порта, густо натыкали на берегу мины, фугасы и прочие «сюрпризы».

Мрачно чернели уцелевшие трубы цементных заводов, прямоугольник элеватора, разбитые мачты радиостанции и стены домов на берегу… [142]Командир тральщика поставил ручки машинного телеграфа на «стоп». Моторы заглохли, зажурчала вода у борта.

Все столпились на верхней палубе, разглядывая пустые причалы и пирсы. Касаясь трубою воды, разбитый вражескими бомбами, лежал у причала теплоход «Украина». У западного мола стоял на ровном киле с палубой, покрытой водой, затопленный лидер «Ташкент», прозванный немцами голубой молнией, за которым так охотились вражеские самолеты во время его походов в осажденный Севастополь.

Чугуенко вспомнил, как в день гибели лидера, рано утром, он с небольшой группой офицеров пришел на подводной лодке из оставленного Севастополя в Новороссийск. Подлодка ошвартовалась у длинного пирса, и, когда выходили из душного отсека наверх, стояла такая же тишина, как сейчас. После беспрерывного гула и грохота боев в Севастополе тишина казалась удивительной. На берегу стояли целые дома, по чисто убранной набережной шла женщина, ведя за руку ребенка, в деревянном киоске девушка продавала черешню,

- Как здесь тихо у вас! - сказал тогда Чугуенко встречавшему подлодку офицеру штаба флота.

А в полдень, когда на кораблях был обеденный час, из-за высоких гор, окружавших Новороссийск, внезапно прорвались к городу фашистские самолеты. С пронзительным свистом падали фугасные бомбы…

В легендарный «Ташкент», стоявший у стенки, угодила фашистская бомба. Командир лидера Ерошенко был сброшен с мостика в воду. Горел, растекаясь по бухте, соляр. Огромный корабль тонул, увлекая за собой в водовороте и своего командира. Обожженные матросы плавали в горящем соляре, один из них помог Ерошенко выплыть.

Чугуенко видел, как плакал, стоя на выщербленном каменном пирсе, мужественный командир «Ташкента»…

- Ну, с чего начнем, Иван Васильевич? - спросил Чугуенко, осматривая лежащий перед тральщиком пустынный рейд.

- Я думаю, что якорных мин здесь, в порту, нет, - неторопливо заговорил Щепаченко. - Вспомни высадку [143] десанта на эти пирсы. Ведь ни один сторожевой катер или десантный бот здесь якорных мин не обнаружил.