Наше послевоенное (СИ)

Проведя двое суток в Москве и посетив помимо футбола Красную площадь и Кремль, убедившись, что царь колокол не звонит, а царь пушка не стреляет, мы садимся в поезд Москва - Батуми и двое суток едем по жуткой жаре в душном вагоне. Подъезжая к Батуми, мы с мамой ждем, когда покажется море. Я забыла уже, как оно выглядит. И вот, всегда неожиданно на горизонте появляется линия раздела воды и неба, потом вода все ближе и вот уже купающиеся прямо под насыпью, по которой проходит поезд.

Смотришь на них, на пену прибоя, слышишь ни с чем не сравнимый запах моря и не верится, то завтра, нет сегодня, сам побежишь на пляж и окунешься в воду.

В Батуми, в затемненной знакомой большой комнате с жалюзи живет теперь одна тетя Тамара. Она приготовила к нашему приезду обед. Я пробую зеленое лобио и слезы градом текут из глаз.

Один гольный перец. Есть я не смогла, хотя пахло необыкновенно вкусно.

В дальнейшем Тамара перчила меньше, но все равно очень сильно.

Мама сходила в вендиспансер, в котором работала когда-то. Там меня помнили совсем маленькой девочкой, рассказывали, как я надела себе на голову корзину из-под бумаг.

Зашли в кондитерский магазин, я попросила купить мне пирожное.

Мама вдруг вспомнила, что как будучи малышкой, я выпрашивала у нее пирожное в этом магазине.

- С розочкой, с розочкой, - просила я, не соглашаясь на эклер с заварным и более безопасным в жару кремом.

Но, не успев даже один раз откусить выклянченную красоту, я уронила пирожное на пол розочкой вниз! ...и подняла пронзительный рев на весь магазин.

Мама наклонилась, подняла пирожное, оставив розочку прилипшей к полу, и отдала то, что осталось мне.

Но теперь, спустя почти 10 лет, я предпочитаю эклеры всяким там розочкам.

Батуми славился своими пирожными, говорит мама, когда мы сидим на бульваре и едим в маленьком кафе под навесом то пирожное, то мороженое.

Батумское кладбище, куда мы съездили сразу по приезде, было тенистым, сильно заросшим и очень тесным. Могилы стояли там притык друг к дружке и трудно было найти могилу деда.

Потом мы зашли в действующую католическую часовенку. Я первый раз попала в действующую церковь и была смущена количеством верующих людей, толпившихся в ней. Мне казалось, все знают, что бога нет.

В этот приезд в Батуми я все время падала. Коленки у меня не заживали. Падала я на совершенно ровном месте и очень раздражала этим маму.

- Ты же большая девочка, что же ты так вертишься и падаешь - сердилась мама.

Ушибалась я не очень сильно, но рана на рану сильно кровило. Надо было искать бинт и вообще оказывать мне скорую помощь. В конце концов, я стала бояться упасть и падала в результате с новой силой. Думаю, все дело было в том, что мать очень злили мои ушибы и падения, я напрягалась, и в результате все было наоборот. Кроме того, я не имела привычки ходить по асфальту, может быть, мои сандалии скользили здесь сильнее, чем на грунтовых пыльных дорогах Карталов.

В детстве я редко передвигалась спокойным шагом, нудное состояние длительной ходьбы очень меня утомляло. Когда бежать было не нужно и не куда, я любила передвигаться вприпрыжку, т. е. вспрыгивать на каждом шагу. В хорошем настроении я любила делать это всю жизнь. Оглянешься, никто не видит, ну и идешь вприпрыжку.

На обратном пути в поезде я жду - не дождусь Москву, в которую мы прибываем поздно вечером.

- Смотри в окошко, когда увидишь большое, ну очень большое море огней, значит уже приехали, - говорит мне мама.

И я напряженно вглядываюсь в темноту и не обманываюсь слабенькими огоньками городов и деревень Подмосковья.

Но вот огни учащаются, приближаются и заполняют все пространство до самого горизонта, который в темноте только угадывается. Это Москва. Мама закомпостировала билеты прямо в поезде и теперь нам не надо стоять в очереди в билетной кассе. Мы ночуем у дяди Бори и скорей, скорей домой.

Вот мы и вернулись домой, я с перевязанными коленями, а мама, как всегда, без копейки денег.

По приезду в Карталы я опять стала ходить (в смысле бегать) нормально.

Июль я проводила в Карталах, бегала во дворе. Помимо прочих, мы придумали новое развлечение - ходить по карнизу. Карниз был на высоте второго этажа, когда открываешь окно, то опираешься на него рукой, и довольно широкий, в ступню шириной. Мы поднимались по пожарной лестнице и, прижимаясь спиной к стене, боком передвигались до окна. Это было окно нашей кухни.

Самой храброй оказалась Оля, в других наших проделках совсем не такая. Она прошла кухонное окно, добралась до окна нашей комнаты и заглянула в него.