Наше преступление

Что же такое есть суд, господа, т.е. вот эта совокупность нас троих, коронных судей, и вас, двенадцати судей совести? Суд, господа, не есть школа. Он не призван исправлять нравы. Он не есть возмездие, не есть месть, не есть устрашение для других. Кто так толкует назначение суда, тот не прав. Ваши приговоры, господа присяжные заседатели, не имеют своей задачей предупреждение и пресечение преступлений. Для этой цели имеется полиция и другие власти. Суд есть суд, не больше и не меньше. Он рассматривает известные дела, определяет меру наказаний за известные преступные деяния или оправдывает подсудимых, и ему решительно нет никакого дела, как то или другое его решение отразится на населении. Забота об этом в круг обязанностей суда не входит. Суду важно только одно: чтобы в каждом деле добраться до возможной правды и чтобы приговор был постановлен по совести, т.е. строго согласуясь с добытой на суде правдой.

«Ну, полетели камешки в мой огород!» – думал между тем товарищ прокурора, с невозмутимо-внимательным видом следя за резюме председательствующего. Но это нисколько не сердило его и не волновало. И он опять вспомнил про радостное письмо, про Петербург, и ему стало весело, ясно, счастливо.

– Обвинитель, – продолжал в том же тоне спокойной, даже вялой беседы председательствующий, – в своем возражении коснулся рубленых ран потерпевшего Кирильева. Он предполагает, что раны эти нанесены подсудимыми топором во время свалки. Основывает он свое заключение на том, что пять минут спустя после совершения преступления подсудимый Степанов грозил топором свидетелю Демину. Обвинитель и полагает, что этим самым топором и были нанесены пострадавшему рубленые раны. Защитник, в свою очередь, приводит опровержения такого предположения. Он говорит, что очевидец преступления Рыжов не видел, чтобы кто-нибудь из подсудимых пускал в ход топор во время свалки, и вообще о том, был ли топор у подсудимых или нет, он не говорил. Кроме того, свидетель Демин хотя и показывал, что Степанов грозил ему топором, но сам сознается, что было темно, хоть глаз коли, да еще на один глаз он крив. Рассмотреть что-либо при таких обстоятельствах, в каких очутился свидетель Демин, трудно. Да даже если, как установлено на суде, Степанов грозил Демину топором, то это еще не доказывает, что этим топором он рубил пострадавшего Кирильева. Вот доводы защиты. Кроме того, – подчеркнул председательствующий, – защитник напомнил о том, что суд руко-водствуется только строго обоснованными данными, выяснившимися на судебном следствии, как-то: наличными вещественными доказательствами, свидетельскими показаниями, разъяснениями экспертов и т.п., всякий же сомнительный, т.е. недостаточно выясненный экспертизой и свидетельскими показаниями факт толкуется в пользу подсудимых, т.е. в смысле смягчения их участи. Это, господа, совершенно верное замечание и пренебрегать им при постановлении вашего приговора не следует. Если у вас закрадется сомнение относительно какого-нибудь обстоятельства или факта, то, конечно, лучше толковать его в пользу подсудимых. И такое толкование не противоречит духу наших законов, наоборот, будет совершенно согласно с их духом, потому что в основу нашего законодательства поставлен глубоко человечный принцип: «лучше десятерых виновных оправдать, чем обвинить одного невинного».

Тут председательствующий долго, скучно и пространно разъяснял, что, может быть, подсудимые и рубили Кирильева топором, а может быть, и не рубили, а кто-нибудь другие, неизвестные. Во всяком случае этот пункт обвинения сомнительный и т.п.

Председательствующий несколько секунд промолчал, собираясь с мыслями.

– Теперь вот о мести. Товарищ прокурора настаивает, что побои были нанесены Кирильеву за то, что он когда-то отобрал у отца подсудимого Степанова свою землю. Степанов решил отомстить за такой поступок, что и совершил, подговорив и угостив водкой двух своих товарищей. Здесь на суде свидетели подтвердили, что действительно шел по округе какой-то темный слух, что Степанов грозил Кирильеву отомстить, но, как заметил в своем возражении защитник, никто из свидетелей не подтвердил тут на суде, что вот он, свидетель, лично от Степанова слышал угрозы по адресу Кирильева или что вот Степанов подговаривал своих двух товарищей избить Кирильева. Все свидетели говорили, что слышали от кого-то другого, но не от самого Степанова, что он грозился убить Кирильева. Такие показания, показания, так сказать, не из первых рук, не вполне достоверны, недостаточны для бесспорного обоснования обвинения в мести. Ведь, переводя на житейский язык, это не более как слух, как предположение, наконец просто, как сплетня, которая, по меткому определению защиты, могла возникнуть и после совершения преступного деяния, т.е. задним числом, может, тогда, когда Кирильев уже умер и был погребен.