Наше счастье украли цыгане

Короче, с собой надо быть честной: симпатия есть, симпатия неожиданная, симпатия настораживающая — и я с ней борюсь. Пока успешно.

Серёжа… Блин!

Никуда не пойду, разумеется.

ТАК ЧТО ТАМ С МЁРТВЫМ НАСИЛЬНИКОМ?

Долго заснуть не могла. Так, о творчестве размышления нахлынули. О жизни.

Дед за стенкой поворочался ровно пять минут — стандартный промежуток — потом захрапел. Счастливый человек, чистая совесть. Мне бы так.

Он лишь под вечер вернулся. Выгрузил из сумки какое-то барахло — пассатижи, набор отвёрток, пакет с гвоздями и ещё один с саморезами. И ещё что-то, но уклоняюсь от пересказа, ибо заинтересована в его приобретениях в самой ничтожной степени, да и названия этим прибамбасам не знаю.

Спросил, как дела. Узнав про опознание, лишь поскрежетал пару секунд стиснутыми зубами, а над выброшенным в продажу песочком — ха, я так и думала! — посокрушался громко и даже с выражениями. Подумать только: могли приобрести десять кило, а взяли лишь пять. Горе горькое.

Интересно, он действительно за нас воевал в Великую Отечественную? Может, за власовцев?

Часы тикают, шорохи какие-то в подполе. Да и с улицы звуки доносятся. Ветер у развесистого вяза, что растёт в трёх метрах от дома, ветви прополаскивает — несильно, но настойчиво. Вяз сердится — отдохнуть ночкою хочется. А бывает — и человек пройдёт. Собака — это уж само собой. Не тявкнув, не проскочит.

В городе тише. Ни часов с ходиками, ни шорохов. Стоит бетонная громадина и не пискнет. Воспоминаниями не наделена, а если и всплывают у какой — то сдерживается. Не то что эти капризные брёвнышки.

Что, мам? Что говоришь? Не родила меня, а в канаве нашла? Да ну, брось! Что за шуточки в неурочный час?!

В цветастую юбку была завёрнута? В цыганскую? Да быть того не может!

Господом Богом клянёшься???

Так значит… Значит, я цыганка?!

Ай да дела!.. То-то мне все говорили: Светланой звать, а сама темноволосая. И глаза индусские, с раскосинкой. Что же мне, в табор уходить?

Мама, ну нельзя же так, мама! А как мне тебя звать ещё!!! Думаешь, я вот так просто позабыть тебя должна, всю жизнь свою прошлую?! Эх, ну и гадина же ты редкостная, мачеха проклятущая!!! Кто просил тебя подбирать меня из той канавы, кто? Лучше б я сдохла там — не было б сейчас так невыносимо!

— Света! — меня держали за руку.

А я уйду, уйду в табор, будь спокойна! Плясать буду под бубен, обнажёнными плечами вертеть, юбку до груди задирать и песни вопить про участь тяжкую!

— Света!!! — затрясли меня сильнее, и я проснулась.

На кровати — Алёша. Хоть и темно, но я сразу узнала. Сидит на краешке и глядит пристально. Обеспокоено.

— Ты чего плачешь? Приснилось что?

Инстинктивно ладонями по глазам провела — мокрые. И вправду ревела. Приснится же чушь какая! В канаве… В цыганской юбке…

— Ты как здесь?

Я огляделась. Нет ли кого ещё?

Не, один вроде.

— Да-а… — промямлил и головой повёл неопределённо. — В гости заглянул.

— Дверь-то закрыта. Или дед забыл?

— Не забыл.

— Ну вот.

— Я через стены могу.

— А-а-а…

Усмехнулся. Не так уж и темно вообще-то — с улицы свет доносится робкий. Луна.

— Покричать, что ли? Вы чего все на меня, как на медовую? Я вроде как исчерпывающе тебе всё объяснила.

— Нет, тобой овладели эмоции.

— Да что ты говоришь!

Он серьёзный такой. Смотрит грустно.

— Я же должен тебя добиваться, правильно? Что ты обо мне подумаешь, если я с полпинка отстану? Ладно во мне — во всех людях разочаруешься.

— Гладко стелешь. Для сведения: уже разочарована.

— Это не так. Ты замечательная. Чистая. Волшебная. Хочу, чтоб ты всегда такой оставалась.

— Подожди, подожди! Не гони лошадей, а то сердце из груди выскочит.

Он джентльмен — замолчал и в угол уставился. Я осмысливать услышанное не пыталась — не до того было.

— Я надеюсь, ты ложиться со мной не собираешься?

— Нет. Если не пригласишь.

— А вот знаешь — не приглашу! Тик-так. Время аудиенции окончено. Королева отбывает на покой. Дверь открывать не надо, так ведь? Через стену?

Он поднялся на ноги.

— Вот и молодец. Хороший мальчик.

— Ещё об одном с тобой поговорить хотел. Но раз…

— О чём это?

Он выдержал мхатовскую паузу. Эге, а в театральный, Алексей? А после армии, а на полном серьёзе?

— О том парне, что ты опознала. О насильнике.

— Что с ним не так?

— Да почти ничего… Только не участковый его грохнул. А цыгане.

Да что ты будешь делать с этими цыганами? Будет от них спасение, нет?

— Присаживайся, сокол! — великодушно указала ручкой.

В груди заурчало что-то — и не знаю, от возбуждения, от страха ли. И словно из-за горизонта зов раздался.

Алёша уселся на краешек кровати — как и минутой ранее. Через одеяло провёл ладонью по моей ноге. Я не отреагировала.

— Колись! — призвала.

Он вздохнул, подготавливаясь.

— Стрельбу я в лесу слышал. Как раз в тот день, когда труп нашли. Два выстрела. Потом цыган видел — на машине проехали мимо. Меня не видели, не волнуйся.

— Ха! Вот уж изволновалась — сил нет. Больно надо. Кто ты мне?

— А затем Кондаков туда выехал. Его «УАЗик». Ну, а после из райцентра криминалисты нарисовались.

— А, ну конечно! Преступление раскрыто… И как же ты рядом оказался?