Наше счастье украли цыгане

— «Сама любовь», — я помню, я всё помню. — Песни Давида Тухманова поёт Яак Йоала. Апрелевский ордена Ленина завод грампластинок. Сторона один. Там и на русском и на английском, но я процитирую только на русском, ладно? Хотя и на английском могу, но к чему это сейчас?

Алёша великодушно позволяет, смотрит хорошо. По-доброму.

— Сторона один. «Не забывай», «Предсказание», «Прощальный день».

— У меня тоже есть такая пластинка. Вторая сторона начинается с песни «Что-то было».

Я закрываю ладонью его милый заячий ротик.

— Сторона два. «Что-то было», «Сама любовь», «Свадебные кони». Всего — шесть, потому что пластинка на 45 оборотов в минуту.

— Точно! А последняя — «Свадебные кони».

— По просьбам трудящихся исполняется песня Давида Тухманова на стихи Анатолия Поперечного «Свадебные кони».

Я откашливаюсь и начинаю:

— Гля-ань на куст сморо-одины о-облако легло-о-о. Почему в краю родно-ом дышится-а легко-о-о? А в лугах за па-асекой ме-эсяц на копне-э…

— Почему за пра-аздником е-э-э-дут на-а ко-о-оне-э-э? — подхватывает Алёша и какое-то время мы радостно, визгливо и так жизнерадостно смеёмся, что сами вдруг понимаем неуместность этой ночной радости.

А потом припев хором исполняем, чуть тише:

— Как сва-адебные кони несутся ветры вда-аль. Уйду как от пого-о-они я от тебя-а печа-а-аль…

Пытаемся остановиться, замолчать, но ещё несколько минут сладостно похрюкиваем от осознания меткого попадания в одну точку, в одну волну. Ещё не перестав хихикать, снова смыкаем губы и погружаемся в долгий поцелуй.

Походя, телеграфно, но надо заметить: вот так по-настоящему, долго, с языками я целуюсь первый раз в жизни. И у меня неплохо получается! Глупо, но от этой мысли на душе соловьи поют.

Те три предыдущих раза в счёт не идут. Во втором классе: Вадим Исханов — в пустом кабинете после уроков. Мы были дежурными и протирали подоконники с партами. Он не выдержал напряжения и решил, что совершает насилие, подбежав вот так ни с того ни с сего и повалив меня на парту. Ткнулся губами в лицо, лихорадочно сжал тогда ещё отсутствовавшую грудь и выбежал наружу. А я была готова на большее. Работу не сделал. На следующей день я его заложила — не про поцелуй, а про незавершённую уборку. В дневнике пацана появилась запись красной пастой.

В четвёртом классе…

А впрочем, не стоит их воспроизводить так подробно — похожих всё равно не было. Я о поцелуях.

Ты лучший, Алёша!

— Но на большее не рассчитывай! — постаралась передать эту мысль строго. — Никакого секса! У меня там…

— Так тебя на самом деле изнасиловали?

Вот те здрасьте-пожалуйста! Это что за сомнения такие, умник!?

— Хорошо, хорошо, — говорит он поспешно, заверяя меня в благонадёжности. — Ничего больше этого.

И кладёт ладони мне на грудь. Да, это уже не второй класс, они вполне округлые и налитые. Врать не буду — мне хорошо.

Однако его нежданное и такое циничное замечание свербит в душе и вызывает лёгкий протест.

— Алёш, а как твоя фамилия? — спрашиваю я, отрываясь от его губ.

— Пахомов, — отвечает он.

— А отчество? — со мной лёгкая паника.

— Егорович.

Ну, блин, приехали!

— Так, молодой человек! — схватила я его за руки и оттолкнула от себя. — Что вы себе позволяете, в конце концов? Ну-ка, наххаузе! Мама-папа обрыдались уже, небось, в поисках. Да и меня дед заискался поди. Дед — бывший милиционер и охотник, у него винтовка.

И схватив сброшенный для услад бежевый пиджачок, который с матерью покупали специально на лето и сегодня его дебют, почесала вдоль по улице до дедовской хаты. Надеюсь, в правильном направлении.

— Женилка ещё не выросла! — обернулась и крикнула покинутому любовнику.

Хотелось плакать. От сожаления, от чего же ещё.

КРОВОСМЕСИТЕЛЬНАЯ СВЯЗЬ

«Смутные опасения терзали Марию всю ночь. Она вовсе не ожидала от себя такого. Лечь в постель практически с первым встречным — это был вызов всей её предыдущей благочестивой жизни. Оставалось лишь успокаивать себя тем обстоятельством, что с предыдущей жизнью она решительно и бесповоротно порвала.

И потом — все эти совпадения, что проскальзывали в его рассказах о своём отце и ушедшей из семьи матери… А самое главное — родимое пятно на правой ягодице, такое же как у неё.

Под утро она решилась на нечто, чего ещё пару дней от себя никак бы не ожидала. Освободившись из-под объятий Алекса, Мария выскользнула из-под одеяла, сделала два шага к столику с резными ножками, на котором лежала походная сумка её случайного возлюбленного…

Первым же изъятым наружу документом оказалось рекомендательное письмо отца Алекса к некоему господину Дугласу, управляющему текстильной фабрикой в Бостоне. Под письмом значилась подпись: мистер Джозеф Пэмбл, школьный учитель.

Письмо бесшумно вывалилось из ослабевших рук Марии.

— Боже мой, что я наделала! — прошептала она. — Он мой брат… Господь покарает меня за этот грех».

А меня — нет. Потому что не Господь Бог, а здравый смысл отвёл от меня все грехи.

Впрочем, на ягодицы его стоило бы взглянуть. Это я маху дала. Взглянуть, спичкой подсветить — а потом уже убежать. Вдруг там действительно такое же родимое пятно?