Наше счастье украли цыгане

Та же, накрестившись вдоволь, сложила ручки благостно на животе, улыбнулась уголками губ — печально и всепрощающе — и одарила меня с дедом пронзительно-укоряющим взглядом. Судя по всему, мы входили в список лиц, которые подлежали особо изощрённой психологической расправе. В первую очередь я. Но обратилась Елизарова, разумеется, не ко мне — кто я вообще такая, мной можно и пренебречь, имея, однако, в постоянном виду — а к лежащему на кровати и буквально вжавшемуся в матрас деду.

— Доброго здоровьица, Никита Владимирович! — произвела безутешная вдова глубокий и многозначительный поклон. — Зашла вот к вам о Сашеньке напомнить. Всё ж не чужим человеком он вам был, председательствовал честно и ответственно, много добра людям сделал. Что ж теперь поделаешь, если не мил оказался? Если возненавидели его и жизни лишили? На всё воля Господа. Не забывайте о нём, Христа ради, помяните иной разок. И о Володеньке, сыночке, не забывайте. И у него злые люди жизнь отняли, не ими данную. Одни мы с дочкой остались, если что с ней случится — не знаю, как жить дальше.

На последней фразе голос Елизаровой дрогнул, она надрывно вздохнула и в мгновение ока расплакалась. Тут же в руках её возник такой же чёрный, как одеяние платок — я оценила этот целостный выдержанный стиль — и женщина погрузила в него замельтешившее мелкой дрожью лицо.

— Мам, ну хватит тебе унижаться! — снова, уже резче, пристыдила её Катя. — Что ты им всем доказываешь? Ничего ты от них не добьёшься, никому до нас дела нет. Они за свои шкуры трясутся. Всем на нас наплевать. Пойдём, давай, пойдём! Хватит смешить неблагодарный народ.

— Мужа вашего, Таисия Ильинична, — торжественно, печально и чрезвычайно тупо, ибо звучало это как нелепая реплика в самодеятельном спектакле самого дерьмового сельского театра, молвил вдруг дед, — и сына вашего мы помним и чтим. Не передать словами, как сочувствуем мы горю вашему. Ума не приложу, как такое в наше время возможно.

Он вдруг понял, что говорит это всё ещё лёжа, то есть вроде бы выглядит не вполне учтиво и уважительно. Отчаянно скрипнув пружинами с такой силой и пронзительностью, какая за этой кроватью никогда не замечалась, дед стал перемещаться в сидячее положение и уже свесил ноги, как вдруг заметил, что одет лишь в трусы и майку. Откинутое в сторону одеяло тут же было сграбастано обратно и торопливо уложено вокруг тазовой области.

— Спасибо, Никита Владимирович, на добром слове, — учтиво покивала ему вдова. — Спасибо.

— Может чаю, а? — предложил дед, указав ладонью на стол, где как раз заканчивала чайную церемонию я.

— И правда, — ляпнула я в этот момент, хотя отлично понимала, что лучше бы смолчать. — Чаёк знатный, чифиристый. Пробирает до основания.

— Нет! — торопливо бросила Катя, сверкнув на меня тысячей молнией. — Мы уходим.

Она взяла мать за руку.

— А это Света, да? — с той же самой благостной придурковатостью (вот уж чей невидимый режиссёр будет доволен) спросила Елизарова. — Та самая…

И посмотрела на меня добро-добро, ласково-ласково. Я чуть огнём не занялась от этого проникновенного взгляда.

— Та самая, — склонила учтиво я голову. — Та самая, чья мать занималась сексом с вашим мужем. У которого в то время было уже двое детей, надо заметить. И который — возможно, но не доказано — заделал и меня. Я и раньше хотела поинтересоваться, а раз уж вы сами зашли, то не упущу возможности и спрошу: вы были такой прогрессивной, что позволяли мужу валяться на стороне или банально не знали?

— Гнида! — выдала с шипением Катя.

— Света! — в то же самое мгновение издал возглас изумления дед. И добавил строго: — Ну-ка у меня!

Да и пальцем погрозить хотел, но, видимо, вспомнил, что я чуть постарше того возраста, когда к детям применяют этот обещающий наказание жест.

— И я тебя люблю, сестрёнка! — ответила я Кате. — Честно-честно.

Елизарова стояла всё ещё с христианской улыбочкой на устах и пыталась не нарушить тщательно продуманный всестрадательный образ, но наглость моя выбила в её душевном фундаменте какие-то важные кирпичики. Улыбочка смотрелась жалко.

— Ты не Сашина дочь, — ответила она, с усилием подбирая слова. — Не надейся. Я бы поняла, почувствовала его породу. В тебе другая, чёрная какая-то, злобная. Как у изверга Куркина. Он больше тебе в отцы годится. Кстати, я слышала, что твоя мамочка и к нему в постель залезать не брезговала.

Видимо, она полагала, что изливает на меня тонны змеиного яда. Что я расплавлюсь под ним, униженная и оскорблённая, и превращусь в кучу слизи.

— Что-то мне не нравится этот разговор! — разозлился наконец дед и поднялся на ноги, ничуть не думая прикрывать сильно мятые трусы и даже не пытаясь отыскать под кроватью тапочки. — Спасибо, гости дорогие, за визит, но будьте добры ступать теперь восвояси. Иначе я за себя не ручаюсь.

Он всё же молодец. Всегда и везде за меня. Своих не выдаёт. Боец. Победитель. Сейчас таких мало.