Нашествие

— Мой па видел, возвращаясь с работы.

— Врешь!

— Нет, действительно. Он сказал, его скинули шестом.

К ним на велосипеде подъехал Ральф Дрейк.

— Где он? Пропал?

— Его уже разнесли, — сказал Майк. — Барнс говорит, что его старик видел его, когда шел вчера домой.

— Па сказал, что багги спихивали шестом. Он пытался повиснуть на крыше.

— Они все ссохшиеся и сморщенные, — сказал Майк. — Точно рухлядь с чердака.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ральф.

— Я однажды видел такого.

— Ага. Так я и поверил.

Они пошли по тротуару, громко обсуждая эту тему. Ральф катил свой велосипед. Свернув на Вермонт-стрит, они пересекли большой пустырь.

— Диктор по телеку сказал, что большинство из них уже засекли, — сказал Ральф. — На этот раз их было немного.

Джимми пнул камешек.

— Вот бы мне хотелось увидеть одного из них, до того, как их всех уделают.

— А мне хотелось бы уделать одного, — сказал Майк.

Ральф усмехнулся.

— Да если бы ты только увидел одного, то припустил бы с такой скоростью, что до ночи на затормозил бы.

— Ах, вот как?

— Понесся бы прочь, как псих.

— Фигушки. Я бы сбил жучилу булыжником.

— И отнес бы домой в жестянке?

Майк принялся гоняться за Ральфом, по всей улице до самого угла. Спор не прекращался на всем пути черех город вплоть до переезда через железнодорожные пути. Ребята прошли мимо чернильного завода и грузовых эстакад Западной Лесной Компании. Солнце клонилось к закату. Вечерело. Подул холодный ветер, раскачивая пальмы возле площадки 'Строительной Компании Хартли'.

— До скорого, — сказал Ральф, вскочил на велосипед и укатил. Майк и Джимми вместе побрели к городу. На Кедровой улице они разошлись.

— Если увидишь жучилу, дай мне знать, — сказал Майк.

— А как же. — Джимми пошел вдоль Кедровой, засунув руки в карманы. Солнце заходило. В воздухе стало по-вечернему прохладно. Темнело.

Он шел быстро, глядя в землю. Зажглись уличные фонари. По улице проехали несколько машин. За зашторенными окнами он видел яркие теплые огни кухонь и гостиных. Где-то забормотал, разрывая тишину, телевизор. Джимми прошел мимо кирпичной ограды поместья Помроя. Кирпичная кладка сменилась железной изгородью. Над изгородью в вечерних сумерках вырисовывались тихие неподвижные очертания вечнозеленых деревьев.

На мгновение Джимми остановился, опустившись на одно колено, чтобы завязать шнурок. Неожиданно налетел холодный ветер, раскачав деревья. Сквозь темноту до Джимми донеслось эхо печального вопля далекого поезда. Джимми подумал об ужине, об отце, босиком развалившемся на диване с газетой в руках. Мать на кухне… В углу тихо бубнит телевизор… Большая, теплая гостиная…

Джимми встал. Что-то шевельнулось над ним в кронах деревьев. Он посмотрел вверх, неожиданно окаменев. Среди темных ветвей, покачиваясь на ветру, покоилось нечто. Джимми судрожно втянул воздух, застыв на месте.

Жучила. Ждущий и наблюдающий, тихо скрючившись на дереве.

Он был стар. Джимми понял это сразу. В нем ощущалась сухость, запах годов и пыли. Древний серый призрак, молчаливый и неподвижный, обернувшийся вокруг ствола и ветвей вечнозеленого дерева. Пучки паутины, пыльных нитей и серых жгутиков были обмотаны вокруг дерева, свисая с ветвей. Туманное ненавязчивое соседство, от которого у Джимми вставали дыбом волосы на затылке.

Существо начало двигаться, но так медленно, что Джимми едва заметил это. Оно скользило вдоль ствола, по чуть-чуть нащупывая дорогу. Можно был подумать, что оно было слепым. Незрячий серый сгусток паутины и пыли дюйм за дюймом нащупывал свой путь.

Джимми отодвинулся от изгороди. Уже совсем стемнело. Небо было черным. Частичками далекого пламени поблескивали несколько звезд. Где-то в конце улицы, поворачивая за угол, заурчал автобус.

За дерево над Джимми цеплялся жучила… Мальчик изо всех сил пытался сдвинуться с места. Ему не хватало воздуха, сердце болезненно металось в груди. Он еле дышал. Зрение затуманилось и стало совсем пропадать. Жучила был совсем рядом, всего в нескольких ярдах над его головой.

Помощь — он должен позвать на помощь. Мужчины с шестами, чтобы скинуть багги вниз… много людей… сейчас же. Он закрыл глаза и оттолкнулся от изгороди. И тут же словно попал в огромное течение, в бурный океан, затягивавший его, захлестывавший его тело, удерживая его на месте. Он не мог вырваться. Он был пойман. Он напрягся, пытаясь пробиться. Один шаг… Другой… Третий…

И тут он услышал.

Или, скорее, почувствовал. Не было слышно ни звука. Это было как барабанная дробь, как шум моря внутри его головы. Дробь охватила его сознание, мягко окутывая мысли. Он остановился. Бормотание было тихим, ритмичным. Но в то же время настойчивым и упорным. Оно начало разделяться, обретать форму — форму и содержание. Оно текло, превращаясь в смутные ощущения, образы, картины.

Картины другого мира, его мира. Жучила разговаривал с Джимми, рассказывал ему о своем мире, прокручивая ему сцену за сценой с беспокойной поспешностью.

— Убирайся, — хрипло пробормотал Джимми.

Но картины по-прежнему приходили — упрямо, настойчиво, застилая сознание…