Нашествие

— Нас уверяли тогда, — говорил Валент. — Что у нас ещё останется время для исследований, что новые группы сотрудников, прибывающие на Кабенг, помогут быстрее докопаться до истины и найти решение проблемы. В общем, примитивнейшим образом заговаривали зубы. Слишком многие были заинтересованы в том, чтобы проект не был свёрнут — мы это тогда не понимали. Но мы никак не предполагали, что уже через пару лет никого из тех, кто отвечал за продолжение работ в прежнем направлении, на Галлау не останется. Все, все улетели отсюда, потому что никто не хотел руководить делом, обречённым на провал. Они и теперь всё меняются и меняются, только мы, дураки, сидим тут неизвестно зачем, — он вздохнул и замолчал.

— Ты не сказал про этого репортёра, — вступила в разговор Берта.

— А чего про него говорить? Мелочь, — Валент махнул рукой и опустил голову.

— Ничего себе мелочь! Если обыкновенную подлость называть мелочью, то далеко зайти можно!

— Ну и рассказывай сама.

— И расскажу, — она повернулась ко мне. — Понимаете, заявляется тут к нам как-то раз репортёр. Это ещё при Бергсоне было, за месяц, наверное, до его гибели. Совсем мальчишка ещё, сорока нет. Их тогда на базу порядком прилетало, некоторые даже до Галлау добирались, но до нас доехать мало у кого пороху хватало. Не всем, как вам, захочется трястись весь день в вездеходе, а транспорт сюда редко и тогда летал. Но этот прытким оказался, добрался и досюда. Ну и рассказали ему о наших проблемах, про эффект группы и так далее. А он вместо того, чтобы всё это объективно и достоверно изложить в информационном сообщении — что он, между прочим, обязан был сделать как журналист — пошёл сразу же к руководству базы.

— А ты бы что сделала на его месте? — спросил Валент. — Это же его работа — до всего докапываться.

— Докапываться, а не служить доносчиком. Помнишь, как на Бергсона тогда сразу же выговор свалился, а этот р-репортёр, — прорычала она. — Улетел прямо с базы назад на Землю. А ведь обещал к нам ещё раз заглянуть. И, между прочим, никто на Земле об эффекте группы так и не узнал.

— Зачем обвинять? — тихо спросил из своего угла Рашид. — Мы же многого не знаем. Может, с ним случилось чего.

— Так вот пусть он и узнает, — кивнула Берта в мою сторону. — Раз он ведёт расследование — пусть и узнает. А ещё пусть узнает, где те умники сейчас обитают, что наши доклады тогда затормозили.

— Он-то узнает, — Валент хмыкнул, потом, немного помолчав, сказал, глядя куда-то в пол под ногами. — Только скорее он другое узнает. Как, помнишь, сразу после гибели Бергсона открылось вдруг, что Шалва имеет медицинские противопоказания и не может работать на Кабенге. Помните, какой разнос тогда Яковлев получил?

Эк как их прорвало — что ни фраза, то повод для расследования. Только вот беда — так мне тогда казалось — всё это не имело никакого отношения к тому, что меня тогда интересовало. Это было странно, это было ненормально — хотя мне не раз приходилось сталкиваться с подобными ненормальностями, особенно при работе на переднем крае, на той же Джильберте, например, там, где обстановка требовала особой концентрации усилий и особой чёткости в руководстве. Но это вряд ли приближало меня к тому, чтобы понять, что же есть Нашествие. Я слушал, я фиксировал нашу беседу в своих мнемоблоках для дальнейшего анализа, но я не находил пока ни малейшей зацепки. Репортёр, не придающий гласности полученную им информацию о давлении на исследователей с целью сознательного замалчивания результатов их работ? Скверная картинка, но вполне объяснимая. Уж я-то знаю, сколь многое приходится не предавать гласности по соображениям, которые заведомо непонятны для непосвящённых. Я сам когда-то занимался анализом информации с этой именно целью — до тех пор, пока Зигмунд не стал поручать мне более серьёзных заданий. Кто знает, возможно, наш же отдел и наложил вето на всю эту информацию?

Хотя нет — в таком случае я бы знал обо всём, что они мне рассказали, ещё там, на Земле.

И вдруг я вспомнил, как Кей Рубаи застыл в неподвижности, склонившись над столом, когда мы с ним разговаривали у него в лаборантской. Бог ты мой, как же это я не сообразил-то?! Ведь он же работал на Кейталл-99. Мнемоблоки быстро выдали информацию. Те восемь случаев были уже после его отлёта, почти через полгода, но гарантии, что его не прихватило, это не давало. Скорее наоборот — он не проходил контроля, который потом стал обязательным. А это могло означать всё, что угодно, в том числе и то, что его доказательство невозможности синтеза бета-треона может быть намеренной задержкой работы.

Я, наверное, изменился в лице, потому что Берта спросила:

— Что с вами, инспектор?

— Ничего, — ответил я, мысленно выругав себя за потерю самоконтроля. — А скажите, каким же образом руководство сумело скрыть от Академии информацию об эффекте группы?

— Самым примитивным, — ответил Валент. — Эффекта группы попросту не существует, — он немного помолчал, ожидая, видимо, моего вопроса, потом добавил: — Больше не существует.