Нашествие

Я вспомнил утренний разговор с Графом. Действительно, о чём говорить, если даже начальник базы не способен знать всего, что творится на Кабенге? Все мы живём под гипнозом информационной системы, и когда происходит нечто необычное, не в силах отрешиться от этого гипноза, готовы предположить всё, что угодно, кроме одного, возможно немыслимого, но объясняющего все решения. Кроме того, что информация, на которой мы основываем свои действия, может содержать заведомую ложь.

— Я бы выразил это иначе, — тихо сказал Рашид. — Я думаю, что они просто не хотят этого знать. Так спокойнее. И потому они очень не любят, когда кто-то им открывает глаза.

Что ж, кое-что это объясняло. Но далеко не всё.

* * *

Цивилизации рождаются, живут и умирают по-разному. Одни неспешно проходят свой эволюционный путь, всё время находясь в равновесии с окружающей средой — так, что в итоге совершенно сливаются с ней и переходят на новый этап развития, нам непонятный. Так произошло на Кредо-2, в мире, который мы два с половиной столетия считали мёртвым, так произойдёт — не скоро, через миллионы лет — ещё в двух или трёх десятках из известных нам миров. Мы знаем об их существовании, и они, наверное, знают о нашем, но наши цивилизации практически не имеют общих ценностей, нам нечего дать друг другу, и это знание остаётся бесполезным — для нас, потому что мы не знаем даже того, существует ли для них вообще критерий полезности. Другие цивилизации гибнут как раз от того, что они нарушают это равновесие со своим окружением — астроархеология за столетия работы в Галактике доказала, что это, к сожалению, самый распространённый случай. Третьи — как и наша — полностью отрываются от породившей их среды и создают свою собственную среду обитания. Именно эта способность и оказывается движущей силой их прогресса. И именно репродукция этой искусственной среды и является — как ни унизительно это осознавать — конечной целью всех устремлений человечества и ещё нескольких подобных нам народов Галактики. Для того, чтобы понять это, потребовалось понять сначала другие народы, встреченные нами в космосе — и взглянуть на себя их глазами.

Наверное, осознание этой грани своей сущности было тяжким испытанием для многих из тех, кто жил в эпоху, когда оно произошло. Но люди — очень стойкие существа. Они доказали это всей своей историей. Вопреки очевидности, мы, как и столетия назад, продолжаем искать какие-то цели вне воссоздания собственной среды обитания. И порою нам — большинству из нас — кажется, что мы их находим. Хотя на поверку каждый раз это оказывается самообманом. Меджды, быть может, тоже мучились этим вопросом. И погибли, возможно, не потому, что столкнулись с до сих пор не понятой нами опасностью — просто цель исчерпала себя.

Я думал об этом, шагая вслед за Гладис вниз по наклонному ходу, ведущему с поверхности к Первой камере. Мы спускались уже около получаса. Огоньки наших светильников многократно отражались от гладких, до блеска отполированных стен тоннеля. Иногда на стене, обычно неподалёку от развилки, вспыхивала ярким разноцветьем флюоресцентная метка. Иногда — когда тоннель пересекал полосу более светлых пород — казалось, что он расширяется, а затем снова сужается, ныряя в толщу чёрной скалы. Но это было не так, размеры его почти не менялись, и лишь иногда, очень редко приходилось нагибать голову, чтобы не задевать потолок шлемом.

А в общем, всё было очень однообразно.

Связь была включена, но с самого начала мы почти не разговаривали. Я шёл вторым. Впереди, слегка раскачиваясь под тяжестью баллона с бета-треоном, шла Гладис. Сзади, иногда почти налетая на меня, пыхтел Сухарев. Байеру по случаю моего прибытия и желанию спуститься вниз устроили выходной — всё равно на Каланде-1 было лишь три исправных баллона для бета-треона, и не имело смысла гонять вниз лишнего человека. Лишь три исправных баллона — и ни одной тележки для того, чтобы везти их вниз. На мой вопрос, почему так получилось, Хироти, отведя взгляд, ответил, что всё равно вблизи Первой камеры проходы слишком узки для тележки. Я не стал расспрашивать, почему они не используют для этого дела роботов — в конце концов это была их забота. Некоторым нравится таскать тяжести.

Впереди показалась очередная развилка, помеченная зелёной меткой с красными цифрами. «33» прочитал я и притормозил. Сухарев едва не врезался мне в спину, но не спросил ни о чём. Я уже заметил, что он всячески избегает разговоров. Так, будто боится о чём-то проговориться. А может быть, это просто черта его характера.