Нашествие

— Я, знаешь, никогда не работал инспектором. Думаю, тебе следовало бы прежде всего поговорить с теми, кто работал вместе с Панкертом. Но должен тебя сразу предупредить: не жди, что ты встретишь там его противников. Люди, подобные Панкерту, склонны воевать со всеми. Даже с теми, кто испытывает к ним наилучшие чувства. Так что иди сначала к химикам, а там уж сам решай, что делать.

— Первая заповедь инспектора, — сказал я, вставая. — Выслушай мнение того, чью работу проверяешь, а потом сделай наоборот. Хорошо, я пойду к химикам — на то они и заповеди, чтобы их нарушать.

В коридоре я снова вспомнил о задании, с которым прибыл на Кабенг. И снова на душе у меня стало тоскливо и мерзко.

Такая работа.

* * *

Когда я пришёл к химикам, Ваент, как оказалось, спал. Он спал уже три часа двенадцать минут, и будить его раньше, чем часа через два, не стоило. Всё это сообщил мне рыжий бородатый лаборант Ваента, представившийся как Кей Рубаи. Данных о нём в моих мнемоблоках было немного. Окончил в Йене Высшую инженерную школу, затем химический факультет в Окленде. Три года стажировался на Кейталле-99, затем за пять лет сменил около десятка мест работы на Земле. С пятьдесят второго года работает вместе с Ваентом. С ним прибыл на Кабенг в шестидесятом, с тех пор ни разу не покидал планеты. Химик высшей квалификации, не раз ему предлагали самостоятельную работу, но он неизменно отказывался. Видимо работа с Ваентом стоила того.

— Если желаете, я могу ответить почти на все ваши вопросы не хуже Ваента, — предложил Рубаи. — Как-никак, столько лет вместе проработали.

— Я не против. Если, конечно, у вас нет срочной работы.

— Да какая тут к чёрту работа? Мы в тупике, нам надо всё бросить и начинать сначала, а старик не хочет этого признать. Чаю хотите?

— Хочу, — правда, ещё больше я хотел спать. Хотя бы те два часа, пока будет спать Ваент. Но я не стал говорить об этом.

— Тогда идёмте ко мне.

Мы прошли по узкому коридору и, протиснувшись в узкую дверь, оказались в небольшой комнатке с высоким потолком. Вдоль всех её четырёх стен стояли, оставляя открытым лишь дверной проём, стеллажи со старинной химической посудой и какими-то диковинного вида приборами. В центре стояли столик и два кресла.

— Располагайтесь удобнее, — сказал Рубаи, — я сейчас заварю.

Я сел в кресло, огляделся. Парень явно был со странностями. Такого обилия старинных приборов вне музейных стен мне видеть ещё не приходилось. И тем более не ожидал я увидеть этого в лаборантской в адской дали от Земли.

Стеллаж напротив был до самого потолка заставлен химической посудой, банками с реактивами с наклеенными на них старинными этикетками явная стилизация, даже не копии, потому что пара названий, что я сумел разглядеть, принадлежала веществам, синтезированным совсем недавно — какими-то сложными агрегатами из стекла. Я обернулся и стал рассматривать приборы, стоящие за спиной. «Авометр» было написано старинными буквами на первой панели одного их них.

— А что, им действительно можно что-то измерить? — спросил я, проглатывая зевок.

— Чем? — обернулся Рубаи. — Этим? Представьте себе, да. Сам порой удивляюсь. Его откопал на чердаке один из моих друзей, а я починил. Музейной ценности он почти не представляет, но в моей коллекции это один из лучших экспонатов. Ведь по большей части то, что вы видите всего лишь бутафория. Всё, конечно, вполне работоспособно, но начинка-то наша, современная. Подлинные лишь вот этот авометр да ЯМР-спектрометр на верхней полке. Когда-то он считался портативным прибором, но в одиночку я его с трудом передвигаю, — он усмехнулся, поставил на стол поднос, сел в кресло напротив. — Всё это, знаете, требует времени. Коллекционирование — дело серьёзное. А времени-то у нас нет. Вернее, не было. Так, пожалуй, будет точнее.

— А что, теперь время появилось?

— Да как сказать, — он едва заметно пожал плечами — Дел, конечно, как и прежде невпроворот. Старик вон вымотался до предела, того и гляди свалится, — кивнул он на полку за моей спиной. — Да не лежит душа. Бывает, знаете, такое состояние, когда всё из рук валится.

— Бывает, — согласился я. Интересно бы узнать, почему у него всё валится из рук.

Он разлил чай, поставил чайник на поднос и вдруг застыл в неподвижности, склонившись над столом. Так, будто его внезапно поразила какая-то мысль, и он забыл о моём присутствии. Но это продолжалось всего несколько секунд. Он поднял голову, посмотрел на меня, слабо улыбнулся, сказал:

— Так на чём мы остановились?

— На том, что всё валится из рук. Правда, вы не объяснили, почему.

— Ну, объяснить-то совсем нетрудно. Естественное состояние, когда вдруг понимаешь, что долгое время шёл ошибочным путём, а как найти правильный путь — не знаешь. А сроки поджимают, даже задуматься толком некогда.

— А давно вы это поняли?

— Это сложный вопрос, — он облокотился о стол, зажал голову в кулаке, опустил глаза. — Пожалуй, чувствовал это уже давно. С тех самых пор, как они начали плодиться.

— Онгерриты? — задал я ненужный вопрос.

Он кивнул.

— Вы их видели?

— Давно. Когда прибыл сюда.

— А потом?