Нашествие

Схватил и потащил – не вырваться. Только не к дому перса повёл – совсем в другую сторону. Ромка в себя пришёл, спросил:

– Дядя, ты откуда знаешь, как меня зовут?

– Я всё знаю. Например, что ты из Добриша, а отец твой – князь Дмитрий Тимофеевич. Так?

Аж дыхание перехватило. Не сразу и пискнул:

– Так.

– Поэтому слушайся меня, и всё будет хорошо.

Пошли по портовой улице, мимо караульных: те у костра грелись, в кости играли. На идущих даже не оглянулись.

– А тебя как зовут, дядя?

Человек остановился. Повернулся так, что свет костра на лицо попал.

Ромка посмотрел в это лицо – и закричал от ужаса: всё в страшных шрамах, рот распорот к ушам и грубо зашит.

А стражники даже не шелохнулись.

Человек улыбнулся, от чего стало совсем невмоготу. И сказал:

– Не ори. Тебя никто не услышит.

* * *

Очнулся Ромка в подвале. Стены каменные, серые, под низким потолком – окно крохотное, кошка не пролезет. И шум оттуда: люди ходят, колёса скрипят. Утро уже или даже день. Рубаха на груди разорвана, и кожу жжёт.

Поднялся с лежанки, огляделся. Комната пустая, ни лавки, ни сундука, лишь в углу – таз с водой. И дверь крепкая. Подошёл на цыпочках, прислушался: за дверью тихо. Дёрнул – заперто.

Отчего же вся грудь горит? Потёр, скосил глаза – и вскрикнул. Подбежал к тазу – не ахти какое зеркало, но разглядел: татуировка. Невиданная змея, скрутившаяся кольцами на фоне солнечного диска. Пасть распахнута, раздвоенное жало торчит, глаза злобой горят – как живая. Страсть!

Вспомнил про то, что ночью было – едва не завыл. Где братик теперь, что с ним? Чего этому уроду с распоротым ртом надо?

Подошёл к окну, заглянул, узнал улицу, что к порту ведёт. И вдруг увидел: стоят Костас и Викинг, по сторонам оглядываются. За Ромкой пришли! Этот, в балахоне, с ними заодно.

И тут загрохотал засов. Ромка к двери вернулся. Собрался, как кыпчак учил: «Представь себя стрелой, вложенной в натянутый лук. Тетива звенит, рога дрожат. Вперёд!»

Дверь распахнулась – Роман прыгнул, ударил головой в тёмный силуэт. Барсук охнул, отлетел к стене. Ромка бежал по каким-то коридорам, уклонялся от встречных людей, сворачивал, куда надо – будто вёл кто. Выскочил на улицу, прямо на охранников перса – те только охнули. Бросился бежать, как по лесному бездорожью: здесь увернуться, там подпрыгнуть, тут под телегой проскочить. Сзади кричали.

Перелез через забор между портовыми складами, дальше – упёрся в глухую стену. Развернулся, за угол шмыгнул – схватили за шиворот.

– Куда? Гляди, Сморода, какой резвый. Небось, воришка рыночный.

– Отпусти его Христа ради, Жук.

Ромка разглядел. Вспомнил и закричал:

– Дядя Жук, это же я, Ромка! Князя Дмитрия сын! Вы меня нянчили с младенчества.

Бывший воевода, а ныне раб императора Трапезунда, недоверчиво хмыкнул:

– Да ну. Не похож. Хотя – рыжий, как отец. Побожись.

Ромка быстро перекрестился, схватился за шею – нет креста! Что за ерунда, вчера ещё был.

Бывший боярин сказал:

– А ну-ка, скажи, малец, как любимого княжеского коня звали?

– Кояш. По-половецки – «солнце». Он золотой масти был.

Жук покачал головой:

– Это многие знать могли. Лучше ответь: как княжескую стряпуху звали и её сына?

– Маланья. А дочку – Варей, не было у стряпухи сыновей. А кобеля любимого – Шарик, только он пропал в ту ночь, когда маменьку разбойники скрали. Да я это, я, Ромка!

Жук крякнул. Подошёл, обнял.

– Ну здравствуй, княжич. Давненько не встречались.

* * *

– И чем мы ему поможем? Сами – рабы. Кстати, на дромон пора. Отплывать скоро. Хватятся, объявят беглыми – хлопот не оберёшься.

– Всё верно, Сморода. Только не бросать же княжича не растерзание. Давай хотя бы в порт проводим. Там спрятаться легче, народу много.

Роман посмотрел на отцовских верных слуг. Спросил:

– А вы сколько рабами? Шесть лет?

– Семь.

– Вам до свободы три года?

Сморода усмехнулся:

– Осенью обещали отпустить. За заслуги. Мы же на черкесских пиратов ходили, в бою отличились.

– И тогда в Добриш?

Сморода промолчал. Жук ответил:

– Нет. Та жизнь прошла, не вернуть. У нас домики в Трапезунде, семьи. Мы и сейчас почти вольные. Только осталось ошейник снять, и заживём.

Роман сказал:

– Не надо вам вмешиваться. Всё равно меня не выручите, а себе навредите. Я сам как-нибудь.

– Идём, – вздохнул Сморода, – хоть проводим. Умный юноша растёт, в отца.

Молча пошли. Не успели вновь сродниться – а расставаться приходится. Вот и последний поворот на пристань.

– Стоять!

Костас наводил арбалет, Викинг доставал меч. За слугами перса маячили городские стражники: хозяин, видать, все связи поднял, чтобы поймать мальчишку.

Жук насупился:

– Ты, огрызок, не кричи. А то кричалка треснет.

– Раб! Закрой рот. Тут Сугдея, а твой хозяин, судя по железке на шее, не местный. Заступаться за тебя некому, живо на виселице вздёрнут за укрывательство беглого. Подняли руки и отошли в сторонку.

– Ладно, поняли, – миролюбиво ответил Жук. Показал открытые ладони, отступил.

Костас забросил арбалет за спину, протянул руку к Роману:

– Быстро бегаешь, засранец. Ну ничего, я тебя…