Нашествие

На место убитых приводили новых из Вессенского леса. Время от времени заходили старые, или старожилы, как их окрестили в лагере. Они держались настороже, группкой, переговаривались на своем языке. Клаус часто слышал: «атори». Как ни странно, это слово было у охраны лагеря ругательным, хотя позже он узнал, что в Соше и Грохене люди часто так называют себя.

Допрашивали по одному, требовали выложить все. Клаус давно махнул рукой и откровенно рассказывал: кто что сказал, кто кого убил или пока только пообещал убить, из-за чего конфликт. Он знал, что, попади эти записи к его соседям, не миновать смерти долгой и лютой, но все было безразличным. Клаус уже давно ждал, когда придет его очередь. Кто-то просто рассердится или останется недовольным качеством уборки… В любом случае боец из него никакой.

В заборах регулярно проделывали дырки, бегали к соседям. Клаус никуда не ходил, но знал, что где-то на краю лагеря есть женский барак. Никто не трогал только периметр, за ним приглядывали «старые» и при малейшем подозрении на подготовку побега стреляли из арбалетов без предупреждения. Атмосфера постепенно накалялась, похоже было, что однажды новые скопом кинутся на своих стражей.

И тогда появился Пан. Среднего роста, не слишком мускулистый, даже суховатый, но с очень жестким лицом. Вокруг него вилось несколько здоровяков, типичных шестерок, но настоящую охрану осуществляли арбалетчики из старых. Паи ходил от барака к бараку и по списку вызывал из каждого человек двадцать-тридцать. Клаус сразу догадался, что начинается очередная фильтрация, но делиться мыслями с товарищами не спешил. Да и не стал бы никто его слушать, кроме разве что Ровари.

Когда Пан выкрикнул имя Клауса, тот даже не сразу вышел из строя. Почему-то ему казалось, что вызывают лучших. Сильных, смелых, но не беспредельщиков — вот таких, как Ровари. Пан раздраженно повторил, а потом смерил насмешливым взглядом едва волочившего ноги Клауса:

— Что, сморчок, пайку не уберег?

Когда их выводили из лагеря, Клаус подумал, что это конец. Но в стороне от периметра оказалась разбита большая палатка, где каждому выдали новую добротную одежду и оружие.

— Это ваше, — сказал Пан. — За утерю буду наказывать строго, но еще строже — за кражу. Попросту говоря, буду убивать. Теперь я ваш командир, а вы — мои солдаты. Дисциплина прежде всего, а чтобы вы лучше поняли, посмотрите, что случится с теми, кто мне не показался.

Самой сцены этого массового убийства Клаус не видел. Арбалетчики просто вошли за периметр с двух сторон и устроили там бойню. Зато потом новым атори опять пришлось убирать трупы, очень много трупов. Крутые, сильные мужчины, ставшие лидерами бараков, никого не боявшиеся полусумасшедшие одиночки — все были убиты, все оказались не нужны. Тошноты не было, она ушла навсегда.

Пан присматривал за уборкой, требовал, чтобы все работали одинаково. Клаус говорил себе: не надейся. С этими людьми не может быть нормальной жизни. Пройдет несколько дней, и начнется новая борьба, новые убийства. Не столь уж долгое пребывание в лагере испортило их еще больше, все организовано не так, как надо. Но надеяться хотелось, а Пан даже вызывал безотчетную симпатию, как и всякий прирожденный лидер.

В уборке не участвовали только женщины, несколько десятков которых тоже вывели за периметр. Все физически хорошо развитые, среднего возраста, попадались и молоденькие.

— Старые формируют из них какие-то женские сотни, — услышал Клаус слова Пана. — Говорят, им легче проходить сквозь населенные пункты, местные женщины неразговорчивы. А мне кажется, намаются они еще с этими сучками. Женщина-убийца всегда беспределыцица.

Когда с уборкой лагеря было покончено, всех опять построили, назначили сотников из числа приближенных Пана, и начался новый марш. На этот раз довольно долгий, идти пришлось двое суток. Вечером, после ужина, по приказанию Пана к тому подвели Клауса и еще нескольких. — Мне нужны мозговитые парии, — сказал Пан. Он развалился в своей палатке на груде одеял и прихлебывал из большого серебряного кубка. Я выбрал вас. Пойдете учить местный язык. Это необходимо, потому что, пока мы немы, мы слепы. Мы — это новые, понятно? Я обо всем договорился, по прибытии в новый лагерь вам подрежут языки и начнут обучение.

Нельзя сказать, чтобы это сообщение вызвало общий восторг. Но Клаус и не расстроился: по крайней мере все стало понятно. Это даже обнадеживало, — ведь, обретя новое качество, недоступное здоровенным каторжанам, Клаус получит больше шансов на выживание. Он проникся к Пану безотчетным уважением.

Про аборигенов они знали уже достаточно много, слухи просачивались даже сквозь периметр. И все же, когда после часового общения худой, бледный человек признался, что он вовсе не человек, Клаус был шокирован вместе со всеми. Во Вселенной множество рас, но встретить так похожую па людей… Это невероятно!

— Внутри различий больше, — заметил абориген. — Органы не на тех местах, например. А еще у нас различные способы размножения… Но это не важно.