Нашествие даньчжинов

Когда-то говорили о нашествии рационального человека, потом - о потребительской психологии. А теперь - о нашествии бессамостного человека. Расцвет восточных культов, мистики, иррационализма... Курсы черной магии и белой магии в американских и европейских вузах. Портреты популярных мессий, пророков, гуру на экранах телевизоров, в газетах, журналах... Сейчас колдунов на планете больше, чем в средние века. Это, так сказать, следы правой ступни невидимки. Политический конформизм - след левой ступни. Партийные, клановые, армейские культы, догматы, ритуалы - чем не религия? Тоже уничтожение самости. Тоже примат слепой веры.

И все-таки, наверное, не инвязион, не биологическая вспышка-нашествие. Все более ощущалась какая-то иная глубина, что-то, может быть, более страшное, новое, немыслимое. Вот, в сущности, сверхзадача моей экспедиции, главное дело моей жизни... И несчастный Джунз, по-видимому, мог мне помочь, как и я ему. Печать Великой Тайны я смутно разглядел на Джунзе, на других лохматых и лысых, одинаково замызганных, "махнувших на себя рукой", на свой вид, на земное бытие.

Джунз немного фальшивил, и голос его был хрипловатый, но простенькую и приятную для слуха мелодию он выводил со всем старанием. Это был один из гимнов Небесному Учителю на английском языке, его обычно поют "зарубежные даньчжины" самых низких ступеней монашества. Таких не допускают к высотам культа. На таких "возят воду" и могут возить всю их жизнь.

Мои слова причинили Джунзу страдания. Не могу видеть чужих мук! Я хотел оставить его в покое, но вдруг подумал: если гуру его секты опытный психолог, то заготовил, конечно, какой-то способ борьбы с сомнениями в подмятых душах, внедрил в психику какие-то формулы поведения. Они сработают немедленно, когда... Этот запах!.. Я похолодел при мысли, что обрек Джунза на мучительную смерть. Он же пропитан горючим составом! И малейшая искра превратит его в факел! Очиститься от скверны сомнений самосожжением - это вполне в духе человеко-монстров, оберегающих свои завоевания. Такое уже бывало...

Свободных мест в салоне было много, я подсел к Джунзу. Мне следовало отказаться от своих жестоких слов, опровергнуть их какой-нибудь иезуитской ложью, чтобы укрепить Джунза в его вере. Только так можно было бы его спасти - если на самом деле в него заложено самоубийство как средство против сомнений... Я прикоснулся к его напряженной руке. Он дернулся, перестал петь.

- Ну что вам еще? - простонал он и торопливо вытер грязным рукавом мокрую щеку. - Да, да, я нищий интеллигент! Из России! Я пришел к даньчжинам сам! Вы это хотели узнать? И теперь прошу вас, очень прошу...

Вместо заготовленной иезуитской лжи я внезапно предложил ему ехать со мной в Тхэ, в святую обитель даньчжинов, где все пропитано памятью о Небесном Учителе и его духом. Ведь мне все равно придется, по-видимому, нанимать ассистентов и рабочих из местных жителей.

Он ошеломленно смотрел на меня, забыв вытереть вторую щеку. Исчадие ада соблазняло верующего приобщением к богу, чего не хотели так сразу дать братья по вере. Паломничество - мощный стимул веры. Паломничество надо заслужить. А Джунз пел еще гимны "низших ступеней".

- Нет, нет, не могу... без разрешения, - заговорил он голосом счастливого человека. - Как же так вот... сразу... Мне поручено... я совсем забыл...

До конца рейса я помогал ему продавать священный товар. Пассажиры были уверены, что меня только что, буквально на их глазах, обратили в даньчжинскую веру, и с удивлением раскошеливались. Некоторые просили у Джунза автографы.

Мы успели поговорить о Ганди, Марксе, Достоевском. Джунз был рад, что я что-то смыслю в литературе, и доверительно сообщил: он уже выбрал себе монашеское имя - Кармхаз, это от "Карамазов". Потрясающе! Достоевский - один из авторитетов в научной монстрологии, провозгласивший защиту личности от любой глобалистики. И вдруг - такая любовь к нему русских даньчжинов. Что у них там, в России, происходит?

В аэропорту Тнекта Джунз нервничал, озирался, потом увидел кого-то в толпе встречающих и побледнел.

- Я только деньги отнесу... - прошептал он, боясь смотреть мне в глаза.

- Подождите немного, и мы вместе...

- Нет, нет! Я должен сам...

Я понял, что он не вернется. Что же делать? Ведь пропадет - с его-то книжной душой! С крепкими чувствами!

Ну какой из меня депрограмматор! Только человека загубил.

- Подождите, Джунз! Перед тем, как нам расстаться... Да что же такое!.. Я в отчаянии, честное слово...

- Все хорошо, доктор Мартин, - попытался улыбнуться он.

- Ну подождите! Об одном только прошу вас, обещайте... Перед тем, как... ну, если вам станет очень и очень трудно... ну хоть в петлю головой... Прочитайте то, что вам оставлю. Обещайте!

И я написал на обороте религиозной листовки (чтобы не выбросил, не порвал) те слова, которые когда-то заставили меня рыдать. Когда я сам был на грани... Завещание Уильяма Сарояна из его последней книги.