Нашествие хазар

Этот поступок Аскольда можно было б назвать по-христиански милосердным, но сам великий князь не давал ему никакого определения до тех пор, пока не узнал, что Деларам в знак благодарности в жертву своему богу Гурку повелела убить служанку и сжечь. Аскольд сильно огорчился, памятуя о красоте и свежести юницы с живыми глазами и полными сочности губами, и на сей раз тоже впервые, как над вопросами: «Кто они, ангелы — посланники Божьи, и о каких мучениях Иисуса Христа поют священники?», задумался: «Почему моё доброе дело обернулось жестокостью?… Говорят, христианский Бог такого не позволяет…»

5

Дир, разгорячённый сильным бегом могучего коня и сладко встревоженный близким соседством скачущей в белых в обтяжку лосинах, с обнажённой левой грудью младшей сестры болгарского царя Богориса Дамиры, всё более чувствовал, как вызревает внутри него трепетное плотское желание, крепнущее с каждой минутой.

Девушка полуоткрыла рот и жадно ловила пухло-страстными губами встречный ветер, глаза были широко распахнуты и от всей её фигуры, плотно сидящей в седле, исходила телесная женственность. Дир взглянул на царскую сестру ещё раз, и нервный ком застрял в горле, — удивился и сам своей взволнованности: мало ли пригожих молодиц почтут за честь оказаться в жгучих объятиях князя киевских русов?!

Но даже в лесном тереме, дома, не вызывала в нём подобную страсть ни одна женщина, разве что Деларам… Да и имена их схожи…

«А как там Кузьма? Мой верный и смелый дружинник. Почти что друг. А теперь и «молочный» брат…»

Любил Дир, упившись телом Деларам, нежно гладить округлые перси, а потом легонько взять в зубы сосок и слегка покусывать его, отмечая, как постанывает от удовольствия женщина. И вообразив себя на какое-то мгновение ребёнком, начать посасывать губами грудь, ожидая, что польётся в рот молоко… Но ощущая лишь пупырчатость соска, довольно смеялся.

«Нет, брат, любовница не заменит мать… Не польётся у неё сладкое молоко. И не напьёшься им, как в детстве…»

Дир и Дамира проскочили мимо «Мадарского вершника» — отвесной скалы, на которой на высоте сорока локтей выбит с бегущей собакой всадник, пронзающий копьём льва. В другое время и при иных обстоятельствах архонт обязательно бы остановился, наслушавшись рассказов от самого царя об этом всаднике, чтобы как следует разглядеть его… Но сейчас Дир лишь скользнул по нему взглядом и обернулся. Очень обрадовался, что рынды Дамиры тоже отстали… Значит, и она заранее приказала им сделать это.

Князь за скалой решительно завернул коня в лес, больше не сомневаясь в том, что и Дамира хочет остаться с ним наедине. Проехали шагом до капища болгарского бога Тангры, где неподалёку рос Священный дуб. На нём висели драгоценные украшения в виде золотых и серебряных фигурок животных. Верховный жрец капища, остроносый, с глазками злыми, напоминающий хищного зверька, увидев сестру царя Богориса, мало, как показалось Диру, обращая на него, архонта киевского, внимания, вежливо склонил голову, сложив на груди руки, и кивком показал на стоящую за дубом камышовую вежу. Дамира, спрыгнув с лошади, взяла за руку князя, при этом глаза её, бархатно-карие, залучились лукавым таинственным светом. И не только глаза, а скорее упруго-округлая грудь с розовым сосцом и полная длинная шея всё больше завораживала Дира и, подчиняясь, он, сойдя с коня, пошёл за девицей к этому шалашу, где-то в глубине сознания отмечая про себя, что вежу-шалаш она навещает не впервые… Вот почему такими понятливыми оказались её рынды.

Дамира шла чуть впереди архонта, покачивая не по-девичьи развитыми бёдрами, — при каждом шаге её узкая талия призывно изгибалась. Дир ощутил, как разгорающийся ещё во время скачки костёр желания обладать сестрой царя, вспыхнул с новой силой, взметнув огонь во все его члены, — может, подобное испытывала и сама Дамира, если ускорила шаг, а затем побежала… Архонт следом за ней нырнул в вежу, где на полу лежала медвежья полсть.

Сестра царя со стоном бросилась на грудь великого князя, обнажив себя до пояса, взглядом и руками призывая Дира стянуть с неё крепко обтягивающие, предназначенные для верховой езды лосины… Но не так просто было сие сделать; князь вспорол пояс лосин кинжалом. Дамира упала на спину, раскидав по сторонам руки и ноги.

Вот она вся перед ним, с подрагивающими персями, с гладким, чуть выпуклым животом… Почувствовав во всём теле неудержимость полового влечения, Дир начал срывать и с себя одежду, но не успел самую малость: какие-то доли секунды он не мог совладать с собой, и его семя упругими толчками пролилось на её широкие бедра, и он ужаснулся этому.

Но Дамира, понимая всё и гордясь своей телесной неотразимостью и красотой, доведших до такого состояния архонта киевского, улыбнулась томно и попросила:

— Ложись рядом… Отдохни пока…