Нашествие хазар

«Я бы сумел… Сделает и сотник, если устроить ему конопляную баню и, когда во сне посетят виденья, внушить, что раскопки могилы угодны Повелителю Верхнего мира… Но усыплять не буду: пусть Алмуш верит в меня как в честного, справедливого человека…»

Весь вечер, пока на небе не зажглась первая звезда, над курганом летал орёл, а в темноте вершина могилы была объята светом… «Уж не душа ли витает умершего?! Знать, потревожил я её скверными помыслами…» — жутью отозвалось в сердце шамана. Он еле дождался утра и повелел трогаться с места.

В этот же день и Деларам со своими телохранителями, слугами и служанками проехала мимо кургана, а к вечеру её отряд попал в окружение…

— Госпожа! — осадил коня перед самой мордой белого жеребца начальник телохранителей. — Вооружённые люди обложили нас со всех сторон. Их — тьма… Пробиться не сможем, всех перебьют… Мы не знаем, кто такие и что им нужно…

Не успел далеко отъехать, как стрела с жёлтым оперением вонзилась ему в шею, — начальник сполз с седла и свалился в степной ковыль. Заржали лошади, отчаянно закричали русы, оказавшиеся в смертельной западне. Их стали тут же расстреливать. Не растерялась Деларам: в образовавшийся на миг в кольце врагов просвет она направила своего аргамака. Тот бешеным галопом вынес её на простор, за ней увязались на таких же резвых конях несколько служанок, но их тотчас заарканили…

Чернодлав сразу увидел скачущую по степи в богатом одеянии женщину, вскочил на гнедого и бросился в погоню. За ним последовали семь или восемь воинов.

Шаману через некоторое время пришлось сравнить бег белого жеребца со своим конём, и сравнение вышло не в пользу последнего. Аргамак мчался, как ветер. Длинная лёгкая накидка печенежской девы взвивалась выше её головы, ниспадала, скручивалась в жгут и снова взмывала вверх. Чернодлав со злостью ударил пятками в бока гнедого, тот прибавил в беге, но расстояние до белого жеребца не уменьшалось… «О, Гурк, прибавь силы моему скакуну!» — молил шаман. Этого же бога об этом же самом просила и Деларам. И Гурк будто сжалился над ней, не вняв мольбе Чернодлава, скоро явил перед очами дочери покойного боила слегка замутнённые широкие воды тихого Танаиса. Её конь уверенно и быстро приближался к крутому берегу, ещё мгновение — и он бы прыгнул с него, а внизу, в извилистых увалах откоса, стрелой аргамака и всадницу трудно достать… Но шаман неразлучным с детства оружием — луком владел мастерски. Богатая женщина была нужнее, чем белый жеребец, которого Чернодлав уже присмотрел для себя, и как ни жаль стало его, пришлось спустить стрелу в аргамака, угодив ему в пах… Жеребец, не достигнув несколько локтей до берега, рухнул на землю, а Деларам, выскочив из седла, перелетела через край и покатилась вниз по рыхлой земле. И даже ни капельки не ушиблась.

Вскоре её на руках принесли хазарские воины и поставили, вконец перепуганную, на ноги перед шаманом. Увидев перед собой красивую степнянку, Чернодлав удовлетворённо покивал:

— Жаксы! Кто ж ты такая? — спросил улыбаясь.

Деларам, приходя в себя, не ответила на вопрос, лишь перевела взгляд с бывшего древлянского волхва на лежащего на траве коня, которого умертвили второй стрелой в глаз, чтобы избавить животное от лишних мучений…

— Молчишь?! А ну, — обратился Чернодлав к воинам, — снимите с неё одежды!.. Пусть проветрится.

— Не подходите! — воскликнула Деларам, выхватив из-под накидки кинжал, и подняла руку, озираясь по сторонам.

Во всем выражении её возбуждённого лица, во взгляде проглянуло столько отчаянной решимости, что воины не сразу бросились выполнять приказание шамана; это, собственно, в какой-то миг и охладило Чернодлава, и он устало махнул рукой:

— Не надо… Ведите её на уртон.

Вскоре Деларам представилась ужасная картина: где по одному, где вповалку лежали убитые русы. У некоторых на голове и шее запеклась кровь. У многих были открыты голубые глаза и немобезучастно взирали в бездонное небо…

Служанки жались в кучу, а завидев госпожу, загалдели, заголосили разом. Сотник Алмуш прикрикнул на них, и они замолчали.

Шаман повелел ему отвести Деларам и её служанок в отдельную палатку и поставить возле входа охранников, потому что заметил, как у других сотников да и десятников тоже при виде пленниц плотоядно загорелись глаза…

«Эта птичка не простого полёта», — предположил Чернодлав, глядя на Деларам.

— Пусть успокоится, а утром о себе всё скажет, — поведал он тихо Алмушу.

Тот согласно кивнул.

Разведывательная тысяча Чернодлава почти полностью состояла из идолопоклонников, иудеев (в основном сотники и десятники) можно пересчитать по пальцам. Большинство воинов верили в бога Огня и Солнца, они поднимались рано, до восхода, и ждали появления первых лучей.

Также раненько встала и Деларам. Каково же было удивление Чернодлава, когда она начала молиться восходящему солнцу…

— Имеет с нами единого бога… А не скажет, кто такая, знаю, что сделать… — обратился шаман к Алмушу.

— Посадим на раскалённые угли.

— Не-е, брат, так не годится… Испортим нежную кожу… Разве тебе не будет жаль её?

— Будет жаль… — ответствовал простодушный сотник.