Нашествие нежити

Три месяца спустя Врачи сняли повязку с глаз Абрахама Штрауда неделю назад. И хотя он с некоторым разочарованием обнаружил, что пока может лишь различать отдельные предметы — и то в черных очках, в нем быстро окрепла уверенность, что теперь зрение восстановится полностью. На этой неделе сняли также повязки и с некоторых обожженных участков кожи. Сейчас тело Штрауда было сплошь покрыто затейливым скрещением многочисленных шрамов самой разнообразной формы, множество из которых остались ему на память еще о стычках с обитателями мрака, не говоря уж о войне. В общем иногда Штрауд казался себе человеком, который решил покрыть себя татуировкой с ног до головы — с той лишь разницей, что Штрауда так разукрасили отнюдь не по его воле.

Руки, ноги, однако, у него были целы и невредимы и действовали вполне прилично, да и с ума он не сошел, хотя некоторые в последнем сильно сомневались, особенно хорошенькие медсестры.

Кендра, не щадя себя, выхаживала Штрауда в самый тяжелый период и довела себя до такого изнеможения, что стала слезлива и раздражительна. Она и сейчас навещала его каждый божий день, забыв о своей карьере и тем самым глубоко огорчив Штрауда. Ради него она забросила все свои дела, считая, что она не может вернуться в эпидемиологический центр, пока не будет уверена, что он пошел на поправку. В какой-то момент Штрауд даже начал задумываться, не жениться ли ему на ней, но даже самый осторожный и тонкий намек на подобную возможность страшно перепугал Кендру. Теперь она срочно собиралась к себе в Джорджию, чтобы вернуться к привычной жизни и почти забытой ради него карьере. Кендра просто не могла представить себя ждущей Штрауда всю ночь напролет, пока он сражается с очередным привидением или с какой-нибудь тварью еще похуже. Подобно большинству других людей, знавших либо читавших об обстоятельствах, связанных с немыслимым нашествием нежити, скармливавшей в Нью-Йорке живых людей разверзшейся в земле пропасти, Кендра ломала голову над тем, как ей воспринимать Абрахама Штрауда, что думать о нем, о его странном хрустальном черепе… И даже сейчас сам факт, что он остался в живых, вызывал у нее скорее отвращение и страх, нежели уважение и любовь.

Да Штрауд, вообще говоря, и винить ее в том не хотел и не мог. Ну, что за жизнь, прямо скажем, с человеком, которого все эти газетенки прозвали современным «охотником на вампиров»?

Вишневски явился навестить его, как на первое в жизни свидание, — с шоколадом и цветами. Штрауд в подробностях рассказал Вишу о событиях, которые привели к избавлению от демона, — историю, которую Кендра и слышать не пожелала. Штрауд же был бесконечно рад поделиться своими переживаниями, выговориться, но Вишневски отнесся к его рассказу несколько странно и под конец встречи обращался со Штраудом так, будто у того какая-то опасная заразная болезнь. Со временем, уговаривал себя Штрауд, Виш преодолеет эти понятные, в общем-то, чувства и еще навестит его вновь, но у старого археолога вдруг обнаружилась куча неотложных дел в Музее древностей, и в больницу он больше не заходил.

Неожиданный визит комиссара Натана поначалу протекал трудно и напряженно, поскольку Штрауд предполагал, что полиции требуется от него всего-навсего какая-либо удобная полуправда, подходящее объяснение, позволившее бы скрыть истину и замять события, которые могли бы иметь последствия куда более кошмарные, нежели сам постигший город ужас. Натан, однако, удивил Штрауда не только своим появлением, но и тем, что дотошно и въедливо выпытывал у него все до мельчайших подробностей о том, что произошло в недрах Манхэттена.

— Думаю, вы не заплачете, когда я уберусь из Нью-Йорка, — мрачно закончил свой рассказ Штрауд. — Похоже, все только этого и ждут не дождутся.

— Напротив, Штрауд, — с искренней горячностью возразил Натан. — Если вам только что-нибудь понадобится, все что угодно, я в полном вашем распоряжении. Вы подарили этому городу вторую жизнь, и я этого никогда не забуду, никогда!

Эту песенку Штрауд слышал и раньше, скажем, от комиссара полиции Чикаго. Очень возможно, подумал он, что завтра Натан открестится даже от знакомства со мной.

Однако буквально назавтра же, выступая по телевидению, Натан защищал Штрауда, которого бульварная пресса клеймила как современного Распутина за то, что он околдовал представителей городских властей, позволивших ему на несколько дней превратить город в объект своих шарлатанских упражнений в черной магии. Натан прямо объявил на всю страну, что такие смельчаки, как Абрахам Штрауд, представляют собой редчайшую редкость, ибо готовы пожертвовать собой ради других совершенно чужих им людей. Другие совершенно чужие им люди после этой передачи вовсю потешались и над Штраудом, и над Натаном.