Наши бесконечные последние дни

В кармане у меня лежал лист от Зимнего Глаза и еще один, сорванный с яблони. Держа их по одному в каждой руке, я неуверенно подошла по гальке к тому месту, откуда обычно рыбачил отец. Я склонилась над рекой, положила оба листа на воду и отпустила. Течение понесло их, как когда-то меня.

– Передайте мою любовь Уте, – сказала я им вслед, хотя прекрасно знала, что она мертва и они никогда не найдут ее.

Река завертела их в танце, пока у них, должно быть, не закружилась голова и они не потеряли всякое соображение. Я бежала за ними по берегу и повторяла: «Передайте мою любовь Уте». Внезапно их закружил водоворот, и они исчезли из вида, словно чья-то рука затянула их в водяную могилу. Я попятилась прочь в страхе, что те же пальцы схватят меня за ноги.

Пробираясь назад через траву, я увидела что-то под кустами – торчащий из грязи носок туфли или ботинка. Я вскрикнула, подумав, что все желания, мечты и жертвоприношения были зря. Река уже забрала Рубена, поглотила его целиком и оставила его кости гнить в земле, прежде чем у меня появилась возможность с ним встретиться. Камнем, который все еще лежал у меня в кармане, я начала подкапывать песок вокруг этого предмета и тянуть его обеими руками. Я представила себе носок Рубена внутри этого ботинка, его ногу и все тело, коричневое и дубленое, сохранившееся благодаря свойствам грязи, как человек из Толлунда, про которого нам рассказывали в школе. Я снова потянула за скользкий носок, грязь чавкнула, ослабив хватку, и я упала навзничь. Ботинок был пустым, и это был мой ботинок – тот, что я потеряла, когда впервые переходила реку. Я сидела, бережно держа его в руках, уверенная, что теперь начнется что-то невообразимое, волшебное. Я стерла грязь с задника и снова увидела прыгающую кошку.

Я прижала вновь обретенный ботинок к груди и двинулась вниз по реке, решив уйти как можно дальше, пока меня не остановит гора. Я шла, с головой погрузившись в мечты о новых зеленых шнурках, как вдруг увидела мужчину.

20 Лондон, ноябрь 1985 года

Войдя в прихожую, я услышала, как стукнула поднятая кем-то крышка рояля. Ножки скамьи заскрежетали по паркету, и я поняла, что это не Уте. За инструментом сидел Оскар: он положил руки на клавиатуру и приготовился играть.

– Или входи и закрой дверь, или уходи, – сказал он, сделав сердитое лицо.

Я вошла.

– Что ты делаешь? – прошептала я. – Она тебя убьет.

Он перестал хмуриться и подвинулся, чтобы я могла сесть рядом.

– Я в школе научился. Если она не хочет со мной заниматься, придется самому. Хочешь, покажу? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Согни все пальцы, кроме этих двух.

Он вытянул оба указательных пальца, как будто это были Питер и Пол из детского стишка. Я повторила, стараясь не рассмеяться и не выдать свой секрет.

– Ты играешь вот эти две ноты.

Он поставил мои пальцы на «фа» и «соль». Руки у него были прохладные и почти такие же большие, как мои.

– Нажмешь на клавиши шесть раз, понятно?

Я нажала на клавиши, и молоточки коснулись струн. Пожалуй, я впервые извлекла из фортепиано настоящий звук.

– Нет, еще рано, – сказал он. – Сначала я сосчитаю до шести. И нажимай не так сильно.

Оскар положил руки на клавиатуру и начал играть. Мне нравилось смотреть, как он качает головой, покусывая нижнюю губу. Наконец он особенно низко склонил голову, но я слишком увлеклась, наблюдая за его лицом.

– Ну ты чего? – сказал он. – Приготовься. На счет семь.

Я кивнула.

Сбивчиво и неуклюже, но мы играли музыку; я нажимала на клавиши, обоими пальцами одновременно, и рояль отзывался. Когда мы сыграли шесть нот, Оскар остановился.

– Зачем ты издаешь такие звуки? – спросил он.

– Какие звуки?

– Ну ты что-то странное напеваешь.

– Прости.

– Думаю, будет лучше звучать, если ты перестанешь.

Он снова взял меня за пальцы.

– Теперь левый палец ставишь на одну левее, а правый оставляешь там же, и играешь шесть раз.

Мы играли не в такт, но, похоже, это его не беспокоило. Он показал мне еще четыре ноты.

– Сможешь запомнить? Четыре по шесть.

Мы начали заново, Оскар усиленно кивал головой. Он следил за обеими своими руками, но левая у него всегда запаздывала.

– Вроде у тебя получается, – сказал он.

Мы сыграли вместе несколько раз, все увеличивая темп, а потом уже без пауз играли снова и снова, пока один из нас не ошибся и мы не остановились, тяжело дыша и смеясь.

– Еще раз! – крикнула я, и мы начали лупить по клавишам так сильно, как только могли, забыв о шуме.

Через пару минут дверь гостиной распахнулась, и к нам влетела Уте в кухонных рукавицах.

– «Чопстикс»[26]?! – вскричала она. – На «Бёзендорфере»?!

– Ой, мам! – воскликнул в ответ Оскар, вставая и отталкивая скамью с такой силой, что она снова заскрежетала по полу. – В этом доме вообще нельзя повеселиться.

Он пронесся мимо нее и выбежал из комнаты, оставив меня за роялем.

Уте подошла ко мне:

– Если ты хочешь научиться играть, я организую для тебя уроки.

Она сняла рукавицы и взялась за крышку, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как убрать руки.

– Обед будет через пять минут, – бросила она через плечо и вернулась на кухню.