Наши дети. Азбука семьи

Я сползла с кресла и робко спряталась за него, чтобы одеться. Мне было стыдно: за свое неглиже и за то, что доставляю людям столько хлопот. Как будто у них без меня мало работы. Почему со мной всегда все не так? Почему я и в этом оказалась не такая как все?

Поплелась по длинному узкому коридору. В носу уже щипало невыносимо, слезы накатывали на глаза. Начала бормотать себе под нос слова, которые лезли в голову, помимо воли:

«Где я с собой? В ракурсе боли.
Все измеряю светом и тьмой.
Я ухожу, если позволишь,
Если не дашь – стану другой.
Я до конца выпита смутой.
Нервы – струна в грифе обид.
Боль и позор – верные путы:
Разум притих, а дух уже спит».

Подумала, записать это в свою тетрадь со стихами, или лучше не надо? Хороший поэт из меня не выходит, потому что настоящими поэтами считаются мужчины. Но что я после сегодняшнего диагноза? Кто?

В палате стало только хуже, слезы уже текли рекой.

– Чего ревешь?

Это соседка. Она лежала на сохранении с пятым. Обычная деревенская женщина, ей в убогой больнице курорт – отдых от дома и тяжелой работы. Говорила, здесь даже готовить не надо. А то, что несъедобно, и Аллах с ним: не такое люди едят, когда голодные.

– Сказали, детей не будет, – всхлипнула я.

– Радуйся, – бросила она через плечо, – меньше слез прольешь.

Я ей не поверила.

Отвернулась и стала смотреть на подоконник. Там стеклянная банка с одной-единственной красной розой. Денис принес. Только зачем мне цветок? Разве я женщина? Жила, и не знала: «больше, чем у некоторых мужчин». Жила, и любила по-женски, до потери сознания. А теперь?

«Бесплодна. Бесплодна».

Я шептала одно-единственное слово как приговор, уткнувшись носом в грязную стену, и плакала, плакала. Словно прощалась со своим продолжением. «Ни на что не гожусь»…

А потом целых три года целенаправленно сращивалась, сживалась с этой мыслью, чтобы она не причиняла боли, но стала частью меня. «И хорошо, что так. Лучше свобода. Взять Цветаеву. Какие поэту дети? Или Ахматову. Только боль и разлуки. Нельзя соединить детей и творчество, все равно не получится». Я заставила себя поверить в то, что это особый дар – захлебываясь чувствами, творить – писать днем и ночью, и ни за кого не быть при этом в ответе…

Этого не может быть!

Я смотрела на тонкую белую полоску, не в состоянии пошевелиться. Меня словно сковало по рукам и ногам. И только сердце бешено колотилось в горле, мешая дышать. Страх. Он обездвижил тело и одновременно рос во мне, надувался словно гигантский шар. Откуда он взялся?! Я не могла этого понять. Только в ушах стало горячо, и голова закружилась.

Постаралась дышать размеренно – вдох-выдох, вдох-выдох. Немного помогло. Вернулась, по крайней мере, способность мыслить. Сердцебиение стихло. «Это все от неожиданности, – успокаивала я себя, – оттого, что ничего подобного не могло случиться, и все-таки произошло. Просто шок. С ним надо справиться».

Я снова посмотрела на две отчетливые красные полоски на белом фоне. Страх вернулся, сердце опять заколотилось в горле как заполошное. Да что же это такое?! Пришлось возвращаться к прежнему средству: «вдох-выдох», «вдох-выдох», «вдох-выдох». Люди, которым ставят диагноз «бесплодие», счастливы, если чудом удается зачать ребенка. Годами идут к этой цели через страдания. А я? Мне сделали самый щедрый подарок! И при этом я не испытываю радости. Только страх. Чувство вины захлестнуло огромной волной.

Страх и вина. Страх и вина.

Установки и внутренние настройки будущей мамы имеют гигантское значение для ребенка. Очень важно, чтобы женщина морально и психологически была готова к материнству, не отрицала его. Шла к рождению ребенка осознанно.

«Надо бы купить еще один тест, проверить снова», – малодушная мысль промелькнула, но тут же исчезла. Денег на это все равно не было. Их не было ни на что. Только сегодня утром собирали с мужем мелочь по всему дому, шарили по сумкам и карманам, чтобы набрать на полбуханки хлеба.

Конечно, снова ругались.

Дениса раздражало, что я все время читаю, пишу или занимаюсь с учениками. Меня бесило, что он непрерывно играет в компьютер. В стране произошел дефолт: ни работы, ни денег у нас, вчерашних студентов, в итоге не оказалось. Точнее, работа была, а денег за нее не платили. Мне приходилось крутиться между учебой в аспирантуре, преподаванием в вузе, в школе и частными уроками – так хоть что-то удавалось добыть. Муж по знакомству моего отца был принят на работу в одно медленно умирающее НИИ, в котором вот уже целый год сидел без зарплаты. Мы часто ссорились – бурно, с взаимными претензиями – и делали первые неумелые попытки развестись.