Наши дети. Азбука семьи

Каждую встречу мы много разговаривали – в машине по дороге в фонд и обратно. Во время походов по магазинам. Дома, за чашкой чая. Гоша много рассказывал о жизни в детском доме, о своих друзьях. Я говорила о работе фонда, об интересных людях, у которых брала интервью, о книгах, о нашей собственной семье. Один выходной мы обязательно проводили вместе и постоянно болтали обо всем на свете. Уже тогда Даша Большая стала закатывать истерики из-за того, что Гоша приезжает к нам в дом. Хотя ее положению в семье уже ничего не угрожало – к тому времени она уже переехала к нам – но в ней проснулась дикая ревность. Стоило Гоше появиться на пороге, как она демонстративно уходила и закрывалась в своей комнате. Никакие разговоры о том, что парню нужна помощь, не работали.

Я старалась как можно чаще говорить с Гошей о будущем. Ему было почти шестнадцать лет, но он понятия не имел, чем хотел бы заниматься в дальнейшем. Ребенок словно поставил свою жизнь на паузу – было уже ясно, что к ОГЭ его не допустят, что школу он покинет со справкой, учиться дальше никуда не возьмут – но он не предпринимал ни малейших попыток что-то исправить. Повис в воздухе между землей и небом.

Поначалу я пыталась что-то для него сделать – он признался, что прошел курсы парикмахеров и ему понравилось, – обзвонила парикмахерские колледжи Москвы, нашла те, которые готовы были взять после восьми классов, выяснила, сколько стоит обучение, предложила его оплатить. Но Гоша категорически отказался.

Он не видел перед собой никакого будущего, даже на несколько лет вперед. Не понимал, чем будет заниматься через несколько месяцев. Жил одним днем. Я ломала голову над тем, как его поддержать. Что для него сделать. Мы продолжали разговаривать, думать, искать. По очереди – то я, то Денис – рассказывали Гоше о разных профессиях. О том, что мир сильно изменился за последнее время и появилось много новых интересных задач: к половине из них пока ни колледжи, ни вузы даже не готовят. Я говорила Гоше, что у него много плюсов – он коммуникабельный, харизматичный, в нем есть творческое начало, умение нравиться и желание помогать. Даже при отсутствии образования можно неплохо организовать свою жизнь – среди моих знакомых есть успешные люди, которые даже школу не окончили в свое время, зато реализовались в творчестве. Но и образование еще можно получить, отсутствие допуска к ОГЭ – это не конец света.

«Пока человек жив, безвыходных ситуаций нет», – я повторяла эту фразу как мантру. Старалась подбодрить Гошу, как только умела.

Но все мои слова – такое ощущение – проходили мимо него. Я понимала, что он не может думать ни о чем, кроме предстоящего суда. И мучилась оттого, что не могла повлиять на исход дела – идея встречи с собственником сети провалилась. Много раз я говорила Гоше, что какое бы решение ни принял суд, мы с ним продолжим общаться. Будем поддерживать, чем только возможно. Всегда. Гоша в такие моменты внимательно слушал меня и ничего не говорил. Я видела только, что в его глазах стоят слезы.

И чем дальше, тем яснее понимала, что все бесполезно. Я не могу помочь вот так – оставаясь на расстоянии. Нет никакого толку от разговоров, нужно брать ответственность за жизнь ребенка на себя целиком. И в то же время мы не могли забрать Гошу в свою семью. Не потому, что он «вор и алкоголик», как говорила Даша, – в это я ни минуты не верила, понимала, что эти явления в его жизни только реакция на сиротство, а не часть личности, не характер. Мы не могли, потому что семья уже и так трещала по швам. Корабль бодро шел ко дну, адаптация Даши Большой лишила ресурсов и меня, и Дениса. А кроме того, гремучая смесь из двух непокорных девиц подросткового возраста «без царя в голове» с весьма опытным в сомнительных делах молодым человеком не сулила ничего хорошего. Мы боялись не справиться и навредить всем: Гоше, Даше Большой, Даше Маленькой, Нэлле, себе.

С Гошей мы об этом честно поговорили. Сказали ему, что принять его под опеку или усыновить не можем. Но и не бросим никогда, будем обязательно помогать. Я и сама старалась поверить в то, что это возможно – помочь ребенку, не сделав для него самого главного, не приняв в семью. Но на деле все это оказалось пустым самообманом…

В мае, за несколько дней до шестнадцатилетия Гоши, состоялся суд. Он попал под амнистию и остался на свободе! Это был невероятный праздник для него и для нашей семьи. Несмотря на то что все остальные дела в тот период шли неважно, мы все воспрянули духом.

А сразу после дня рождения он начал писать свою книгу в ежедневнике, который я ему подарила – словно решил начать новую жизнь. Присылал мне то несколько абзацев, то всего пару строк в сообщениях. Я бережно собирала все до единой в один файл и возвращала текст Гоше, исправив ошибки.