Наши дни

Люди думают, что им не нужны поэты, и поэтому путь, который они избрали, верен, и они имеют право делать деньги на фальшивом патриотизме, отравленном хлебе и поддельном вине, люди думают, что поэты заблуждаются. Но поэты никогда не заблуждались, никогда они не допускали ошибок за всю историю нашего мира, они только терпели неудачу (сколько раз — ведомо только им), пытаясь передать сообщение. Но их вдохновение явственно родилось во Дворце Правды, и то, что они называют прекрасным — действительно таково, доколе они пребудут верными своему вдохновению, а то, что они называют омерзительным — уже проклято на небесах. Они отражают то, что есть, как отражает водная гладь. Но может ли озеро отразить в своих водах три дерева, когда на берегу есть только два, может ли белая птица, плывущая по водам озера, в отражении стать черной, а кривая ветвь стать прямой?

Они не могут ошибаться, ибо они делают свое дело — свершают подвиг открытости, красоты и истины, и трудные дни ожидают те преуспевающие города, которые отвернутся от этих даров. Пусть же они делают свое дело; не их дело — искать читателей. Но когда поэт появляется в эпоху, которая не будет прислушиваться к его словам, дайте же ему стряхнуть с себя пыль, которая есть плоть, и идти далее; дайте же ему вернуться туда, откуда он пришел; ибо не только в судный день будет лучше Содому и Гоморре, чем в это время, но в свое время люди будут нести груз своего собственного проклятия — ибо что значит ненавидеть поэзию? Не иметь никаких мечтаний и грез, никаких священных воспоминаний о золотых днях, оставаться равнодушным к безмятежным вечерам в разгар лета и к рассветам над дикими землями, к пению и солнечному свету, к коротким рассказам, в незапамятные времена прозвучавшим у костра, к светлячкам и розам; ибо из всего этого и еще многого иного рождается поэзия. Ненавидеть поэзию значит быть исключенным навек из братства великих людей, которые давно ушли; видеть мужчин и женщин лишенными ореолов божественного огня, а мир — утратившим славу; утратить смысл, сокрытый в обычных вещах, подобно эльфам, прячущимся в цветах; стучаться дни и ночи напролет в ворота Волшебной страны, и узнать, что они закрыты, что страна опустела, что ее короли ушли неведомо куда.

Возможно, я нарисовал слишком мрачную картину. Определенно, поэзия не приносит дохода, и определенно, многие судят о ней по этому признаку и находят поэзию нелепой. И все же ни одна дурная традиция не просуществует слишком долго и не переживет насмешек потомства, я даже думаю, что уже появились признаки надвигающихся изменений. Нет ничего удивительного в том, что на одно или два поколения (а сколь краткий миг в долгой, долгой истории Человечества — одно или два поколения), нет ничего удивительного, что на некоторое время мы стали материалистами: материя казалась такой чудесной. Нет в историях мироздания описания эпох, в которые материя сотворила бы такие поразительные вещи, как в последнюю сотню лет — так сказать, материя во славу материи и материя, торжествующая в материальном мире.

Я не думаю, что мотор или огромная фабрика более замечательны, чем соборы Англии, или Нотр-Дам, или Cан-Марко, или те величественные грезы исчезнувших правителей, которые воплощены в Египте в граните и мраморе; но там материя была подвластна духу. Никогда прежде сегодняшний день не был так велик — лишь ради собственной выгоды. Что же будет завтра? Будем ли мы вечно идти вперед, трудясь без передышки, коптя наше небо, создавая все более замечательные машины, или мы отвернемся от материи, потому что она обманула нас? Был ее черед, мы поклонялись ей все эти годы; она дала нам скорость; Человек теперь может мчаться по монорельсовой дороге, делая сто миль в час, и это не еще не слишком быстро — но все старые беды, старые заботы, старые болезни по-прежнему остаются с нами: да, и новые беды и новые заботы присоединились к ним. Не время ли отвернуться от них?

Наша победа над материей была победой материи над нами, и как великий противник, материя не думает о том, что мы считаем выигранной игру, в которой потерпели поражение. Взгляните на нас после нашего триумфа; взгляните на чахлые фигуры в Центральных графствах; взгляните на измученные заботами лица; взгляните на переполненные и ужасные дома для умалишенных, которые все растут с каждым годом; взгляните на ничтожных и отвратительных политиканов, которые пытаются успокоить слепых, озлобленных, отупевших рабочих. Человек стал очень, очень мудрым, он так внимательно изучил газеты; он столь же мудр, как старый и заслуженный профессор, попавший в огромную толпу и не знающий, куда ему повернуть.

Душа не успокоится на скорости сто миль в час, разуму не станет легче в магазинах на Бонд-Стрит, где добиваются прибыли на четыреста или пятьсот процентов, и даже верное счастье нельзя отыскать, на какие бы ухищрения не пускались почтенные и богатые продавцы доступных наркотиков и поддельных продуктов.