Наши годы

Я хотел спрятать рубль, но он так же неожиданно передумал, перехватил рубль и исчез, помахав мне трясущейся рукой.

Озадаченный, я сел в троллейбус, поехал в бухгалтерию, которой уже было время открываться. Там получил командировочные, устремился на Ленинградский вокзал.

— На какое вам число? — приветливо спросила кассирша. Она была молода и, видимо, не замужем, поэтому окончательно не потеряла интереса к клиентам. Они еще не превратились для нее в безликое стадо, которому приятнее всего отвечать «нет!».

— На сегодняшнее. Есть билеты?

Она потыкала железным карандашом в какие-то гнезда.

— Имеются. Решили встречать Новый год в поезде?

— Давайте вместе встретим? Тогда никакого поезда.

— Любишь заложить за воротник? — кассирша смотрела на меня почти что с симпатией.

— Вообще-то нет, — ответил я тусклым интеллигентным голосом и почувствовал, как мгновенная близость, зародившаяся было между нами, улетучилось. Своим «вообще-то нет» я ее уничтожил. Получилось, пока закладываю за воротник, такие девушки, как кассирша, мне приятны, когда не закладываю — ничего общего у нас быть не может.

Лицо кассирши сделалось равнодушным. Она протянула билет, сдачу.

Говорить больше было не о чем.

«Редчайший талант, — думал я по пути в редакцию, — быть чужим всем без исключения. И я наделен им в полной мере».

Из редакции позвонил матери.

— Где ты шляешься? — строго спросила она.

— Прямо сейчас уезжаю в командировку в Эстонию, — сказал я. — Вернусь после Нового года. Так получается. Ты не обижайся, все равно я бы на Новый год куда-нибудь ушел.

Она молчала. В ее молчании чувствовалась некоторая растерянность. Мне было нетрудно угадать ход ее мыслей. Странное дедово сидение на даче, нелады с Генералом и… еще и это. Да, именно, еще и это, так она подумала.

— Еще и это, — тихо произнес я.

— Что ты сказал? — встрепенулась мать.

— Я? Ничего.

— Значит, показалось. Или это я сказала?

— Я быстро вернусь, ты не расстраивайся.

— Петя, скажи, это серьезно?

— Что серьезно? — я сам не знал, зачем мучаю ее.

— Ты действительно надумал жениться?

— Жениться? Как это… — мне захотелось закрыть ладонями глаза, застонать, закачать головой, зашептать: «Боже мой…».

— Из какой хоть семьи девушка?

— Как только вернусь, сразу тебя с ней познакомлю. Обещаю. До свидания, мама, поздравляю с Новым годом. Кланяйся Генералу.

— Петя, подожди.

— Извини, мама, некогда. Вызывают к начальству.

— Ты хоть придешь домой?

— Конечно, надо же мне собрать вещи. — Я повесил трубку. Почему-то меня разобрал ненормальный смех. Потом поехал в Елисеевский гастроном и стоял целый час за шампанским.

МОСКВА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

— Живу хорошо, — в третий раз повторил я, ощущая изначальный аллергический зуд в носу.

— Что ж, рада. — Голос у матери был грустный.

Я подумал: отношения наши как-то замерли, остановились. Снова вспомнились мертвые паровозы под Карагандой, которые уже никуда не поедут. Нынешний наш разговор мог состояться и зимой, когда я собирался в Эстонию, и весной. А сейчас лето. Но слова, интонации не изменились. Она застыла в неясной робкой обиде, я — в лицемерном трусливом утешении: ничего, мол, не произошло. Что с того, что я ушел из дома, я все такой же любящий сын, только взрослый, живущий отдельно.

— До свидания, Петя, — вздохнула мать, — я чувствую, тебе не до меня.

— Нет, что ты, — ответил я, — просто… не знаю. Не знаю, как все вернуть. То есть не вернуть, а… В общем, не знаю, — я сбился. Выяснять отношения с матерью было выше моих сил.

— Боже мой, — воскликнула она, — с кем ты воюешь, Петя? Зачем? Что ты хочешь мне доказать?

«Действительно, с кем воюю?»

Я вспомнил недавнюю прогулку по Москве. Был жаркий вечер, листья на деревьях, казалось, плавились, стекали с веток зелеными каплями. В старых переулках бег времени почти неощутим. Из окон высовывались головы, сплевывали семечки. Жаркий, липкий, насыщенный тополиным пухом воздух напоминал плохо очищенное подсолнечное масло. Жара душила шум. Сквозь масло, как во сне, замедленно двигались машины и пешеходы. Я свернул в Кривоколенный. Всегда, когда была возможность, я туда сворачивал, потому что это было отчасти мне родное место.