Наши годы

Совершенно спокойно слушал ее голос. Сердце стучало ровно, руки не дрожали. Странно было, не верилось, что когда-то я трепетал, произнося ее имя. За содержимым воза Ирочку было не разглядеть. Первопричина была другая. Может быть, она заключалась в том, что год назад катастрофически пуст был воз. Именно ветра, занесенного по крышу вездехода, обмороженных рук, еще кое-чего и не хватало?

— Улетел-прилетел, — сказала Ирочка. — Как птичка божия.

— Ну да, — сказал я, — по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там.

Злые, возможно, остроумные, близкие к истине Ирочкины реплики меня не волновали.

— Современный положительный молодой герой, — продолжала Ирочка, — всегда имеет возможность в корне изменить свою жизнь — пустую и бесцельную, взять да как с цепи сорваться, допустим, на Дальний Восток или на Север. Только он обычно приходит к мысли, что его место там. Почему ты так быстро вернулся, дружочек? Испугался трудностей? Ты меня разочаровал. Я собиралась писать о тебе заметку.

— Тебе кажется, что быстро, — ответил я. — К тому же все имеет свой предел.

— Да-да, он называется «эго», то есть «я». Есть такое направление в философии, солипсизм. Я — в центре всего. Я — альфа и омега мирового существования. Захотел — улетел, захотел — прилетел. Что прилетел, хорошо, а вот зачем надо было улетать?

— Философию, что ли, сдаешь? — спросил я. — Читаешь критику буржуазных концепций? Смотри не перепутай. Альфа и омега — это, по-моему, из Библии. На каком ты хоть сейчас курсе?

Ирочка, сколько я ее знал, училась на заочном, преодолевая раз в три года один курс. «Университет, — вздыхала она, — моя боль, стыд и позор».

— Лучше не спрашивай. Все еще на третьем.

— Действительно, я быстро вернулся. Какой он у тебя серьезный, этот третий курс. Ты попробуй сдать экстерном?

— Нельзя, дружочек. Знаешь, сколько нас ходит… экстернов? Давай не будем ссориться?

— Давай.

— Тебе совсем не интересно, — спросила Ирочка, — как я живу, какие у меня новости, что вообще происходит?

— Ты знаешь, нет.

— Вдруг я вышла замуж?

— В таком случае поздравляю.

— По-моему, ты возгордился, дружочек.

— Да не в этом дело.

— А в чем же? — поинтересовалась Ирочка.

— Как тебе объяснить. Наверное, в том, что нет никакого дела. Понимаешь, нет у нас с тобой никакого дела. Когда-то было, а сейчас нет. Ты не обижайся, это не хамство. А вот так сплетничать, болтать с тобой ни о чем я не могу. Найду себе для этого другую подругу.

Потом я ужинал. Потом мылся в ванне. Потом смотрел допоздна цветной телевизор, пока симпатичная дикторша не пожелала спокойной ночи. Однако спокойной ночи быть не могло. Хотя бы потому, что я еще не освоился с разницей во времени.

У меня было много свободного времени в Уэлене. Продолжались белые ночи. Над поселком нескончаемо тянулись утки. В них лениво постреливали, но редко доставали.

Сошел снег. Море окончательно взломало лед. Охотники смолили кунгасы, очищали от ржавчины багры. Начинался промысловый сезон — избиение несчастного, доверчивого морского зверя. В Уэлене появились геодезические и геологические партии, квартирьеры стройотрядов. Новые люди оживили поселок. Покончив с обязательными заметками, я садился за роман.

Все ждали начала навигации. Наконец пришло сообщение: вышел первый караван.

Через месяц он добрался до Уэлена. Весь поселок вышел его встречать. Я написал заметку под названием «Корабли в Уэлене».

Вскоре получил письмо от редактора. Он хвалил за оперативность, иронизировал по поводу заголовков и подписей к снимкам. «Твои заголовки и подписи просты, как сама жизнь», — писал редактор. В конце письма он интересовался, думаю ли я брать летом отпуск. Редактор советовал брать его и на время моего отсутствия даже изъявлял желание подослать в Уэлен человечка, неплохо водящего пером. Я не собирался в отпуск, о чем и отписал редактору. Через неделю получил от него второе письмо. Редактор рекомендовал присмотреться к моему соседу-бородачу: оказывается, он с ним немного знаком, намекал, что летом дружба с бородачом окажется весьма кстати, во-первых, потому что бородач знает здесь каждую собаку, во-вторых, летняя пора — это время, когда, так сказать, решаются и многие зимние проблемы. Суровая же действительность, увы, такова, что приходится скрепя сердце прибегать к услугам даже таких людей, как бородач. Прежний собкор неплохо с ним ладил, но сейчас он на материке, я же в отпуск не захотел… «Так что, — бодро завершал письмо редактор, — придется летом потрудиться!»

Я не придал значения письму, выбросил вон, о чем сильно жалел впоследствии.

Вскоре пошла рыба.

Кета, горбуша, нельма, чавыча, кижуч, голец — вся эта красная в серебристой чешуе рыба тянулась косяками вдоль берегов, а севернее заворачивала в реки, там метала в быстрой воде икру, а после, изуродованная, червивая, скатывалась по течению вниз, в море, где ее лениво дожидались сытые размордевшие нерпы и огромные северные дельфины белухи.

Чукотские рыболовецкие бригады ловили рыбу день и ночь, обметывая сетями прибрежные воды. Грузовики везли на склады сотни бочек засоленной рыбы.