Наши годы

Игорь Клементьев, мой друг, был родом из Подмосковья, из Орехово-Зуевского района. Мы учились в одной группе. Пять послеуниверситетских лет Игорь прожил гораздо целеустремленнее меня. Он, например, женился, получил квартиру. Сейчас заведовал отделом в газете. Если для Жеребьева пребывание в нашем обществе было очередным необязательным узором, продолжением беспечного фланирования, то для Игоря это был срыв. Причина была всем известна — Игорь разводился с женой.

Ирочка замерла перед зеркалом, рассматривая себя, как незнакомого человека. Вздохнув, полезла в сумочку за расческой. Из сумочки выпали сложенные машинописные листки. Жеребьев подхватил их на лету.

— В последнюю четверть двадцатого века будут внедряться в жизнь все достижения науки нашего времени, — громко прочитал он. — Альберт Эйнштейн говорил, что воображение не ограничено, оно охватывает все на свете, оно дает возможность составлять самые смелые планы. Вы, ребята, будете жить в двадцать первом веке, и вам осуществлять эти планы. Помните, что будущее начинается сегодня!

— Ай-яй-яй! — сказала Ирочка. — Вдруг это зашифрованное любовное послание Петеньке?

— В таком случае его воображение воистину неограниченно, — усмехнулся Игорь.

— А главное, оно не приемлет казенных слов, подавай ему свеженькие, — добавил Жеребьев.

— Увы! увы! — вздохнула Ирочка. — Каждый сам себе печет хлеб. Я не виновата, что у меня получается подгорелый. Наверное, я остановилась в развитии. Пишу лет десять уже одинаково. А без Эйнштейна вообще ни шагу. Кто мне объяснит, в чем хоть эта теория относительности? Кстати, Петенька, у тебя есть хлеб? Мы принесли колбасу.

— Кажется, есть.

Некоторое время мы обменивались значительными и, как нам казалось, убийственно-остроумными репликами. Лаконичные — в двух словах — уничижительные характеристики, парадоксы, каламбуры, смелые, едкие мысли сыпались, как из дырявого мешка.

Мне надоело сидеть за столом. Это было немедленно замечено.

— Хочешь — скажу, почему мрачный? — спросила Ирочка. — Потому что все еще на что-то надеешься, да, Петенька?

Я пожал плечами.

— Завтра рано лететь.

— Роман, наверное, пишешь?

— Нет.

— Чего ты пристала к человеку? — сказал Игорь. — Романы писать не запрещено. Я тоже, может, пишу роман.

— Нам нельзя собираться вместе, — задумчиво произнесла Ирочка. — Мы все друг про друга знаем, а если не знаем, догадываемся. Петенька пишет роман. Ты, Игорь, разводишься с женой. Жеребьев…

— Что Жеребьев?

— Жеребьев делает вид, что что-то делает.

— Да не пишу я никакой роман! — сказал я. — Не пишу!

— А ты сама-то чего? — спросил Игорь. — Кроме того, что изучаешь теорию относительности?

— Я хочу развестись со своим режиссером народного театра, выйти замуж за богатого старика, забросить к чертовой матери журналистику, ездить на собственной машине и писать, как Петенька, роман!

— Помнишь, — спросил я, — какая клубника росла у тебя на даче?

— Это намек, что нам с Игорьком пора? — ухмыльнулся Жеребьев.

— Да-да, конечно, — мертвым голосом ответила Ирочка. — Но дачу давным-давно продали.

ПРО ИРОЧКУ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

А было время, я пытался отыскать логику в отношениях с Ирочкой, не спал ночами, переосмысливая бытие в свете новых, высказанных ею истин. Собственная жизнь казалась жалкой, растительной — как же я существовал, не ведая тайных пружин, влекущих человека по предначертанной траектории, не зная, что в каждом поступке, движении должно быть два, три, а то и больше смыслов! Припоминался князь-колдун Всеслав из «Слова о полку Игореве». Как этот Всеслав бился оземь, оборачивался то волком, то человеком. Так и наши отношения с Ирочкой были то такие, то такие.

Поначалу она была снисходительной. Должно быть, чувствовала себя Пигмалионом, под руками которого оживает бессловесная статуя. Совместное писание заметок сблизило нас и одновременно отдалило. Она была старше на пять лет, однако то были исключительно важные в жизни человека годы самоопределения. Я ничего не умел, по всякому поводу отчаянно комплексовал, впадал в уныние. Ирочка знала и умела больше.

Как я любил и боялся Ирочку в то лето! Пусть это было не вполне осознанно. Возможно, живи поблизости другая симпатичная девушка, все равно возникла бы любовь. Только страха бы не было!

Я безумно любил Ирочку в то лето, однако о близости с ней не помышлял. Когда же это произошло — в ночь перед тем как Ирочка уехала в Нальчик, — все неожиданно встало на свои места. Вопреки всему я почувствовал себя счастливым, уверенным в себе человеком. Все сомнения улетучились как дым. Неизвестно почему я вдруг уверился, что сдам вступительные экзамены, буду учиться в университете. В последней заметке Ирочка поменяла местами две фразы да придумала неубедительную, на мой взгляд, концовку. Я взял листочек, все восстановил.

— Вот как? — удивилась Ирочка.

Я поцеловал ее.

Луна то появлялась, то проваливалась в серую тьму. В небе над станцией наблюдалось желтое свечение, и я, как маньяк, уставился в тот небесный угол.