Зажмурив глаза, я со всей силы наступаю пяткой от сапог ему на ногу и, вырвавшись, подхватываю пальто. От силы, с которой я распахиваю дверь, краска летит на пол, а сама она чуть ли не сходит с петель.
И я бегу. Бегу без оглядки. Я не знаю ни одного места, где мне могут помочь. Хотя, нет, знаю. Я бегу в тот дом, в котором была лишь дважды.
Кулаки барабанят по входной двери бабушки и дедушки, пока зубы скрипят друг о друга. Слёзы не переставали заливать щеки, пока я бежала, и по пути я успела содрать колени до крови, когда отец прислал сообщение: «В семь в аэропорту». Он знает, что поймал меня, увидел мою слабую сторону, мою уязвимость. Он знает, что я попала в западню, ведь я всегда выбирала защитить кого-то собственной грудью. Но Иви нашла выход, почему его не найду я?
Продолжая стучать, я практически задыхалась и уже отчаялась, когда дверь открылась, а на пороге появилась Скарлет. В следующую секунду я бросилась к ней на шею, в ответ она обвила меня руками, поглаживая по спине.
– Грейс… милая, мне так жаль, он был хорошим парнем.
– Нет… – мотая головой в разные стороны, захлёбывалась я.
– Нет? – удивленный тон бабушки, наконец-то, разбудил моё сознание.
– Отец, он… он знает.
– Что знает, милая?
– О Диего, он угрожает Диего… Он прилетел…
– Прилетел? – раздаётся голос Этана за спиной, а его ладонь ложиться на мою спину, из-за чего я хватаю и сжимаю её с такой силой, что в глазах дедушки мелькают эмоции физической боли, но он ничего не говорит.
Находясь в объятиях бабушки, я крепко держу ладонь дедушки, продолжая заплывать слезами и пытаясь отыскать в себе силы, чтобы успокоится для того, чтобы рассказать им. Оба они доводят меня до дивана, Скарлет остается со мной, продолжая успокаивать меня поглаживанием по спине, а Этан с грохотом начинает поднимать кухню вверх дном, готовя для меня чай с ромашкой и земляникой, как его попросила жена.
– Грейс, расскажи нам, что произошло? – с нежностью в голосе, говорит она, смотря на меня зелёными глазами.
Наполняя легкие кислородом, я закрываю глаза и пытаюсь досчитать до десяти и успокоиться, как меня учил Алан.
Это воспоминание заставляет меня считать и плакать из-за того, что я больше никогда не увижу эту улыбку. Я больше не открою глаза и не увижу его. Он больше никогда не поддержит меня. Никогда не сожмёт мою ладонь и не скажет, что я всё смогу.
Но это вновь помогает, даже несмотря на то, что я в новых слезах.
Дедушка уже наполнил кружку чаем, протянув её мне. Принимая напиток, я делаю глоток, смахиваю слёзы и начинаю рассказывать им о встрече с отцом на кладбище, упуская письмо Алана, которое покоится в кармане джинс. Мой пересказ звучит слово в слово нашего диалога на кладбище и в кампусе. У меня больше нет страха перед этими людьми, они хотели лучшего для меня, я простила их и начала с чистого листа, как и с Диего. Под завершение, две пары глаз смотрят на меня с ужасом и с печалью.
– Я не говорила ему про вас… я не знаю, как он узнал… – шепчу я, утирая капли с лица.
– Рано или поздно, он бы всё равно узнал, Грейс, – с грустью улыбается дедушка, пожимая плечами, – это был лишь вопрос времени, мы все это понимаем.
– Иви сбежала… она сбежала с Ноа, потому что была беременна, что, если я тоже могу?
– Быть беременной? – поглаживаю тыльную часть кисти, спрашивает бабушка.
– Нет… если мы тоже можем сбежать.
– Грейс, – вздыхает дедушка, поднимаясь с дивана, – мы ведь говорим не о шестнадцатилетнем мальчике, а о мужчине, который и ректору смеет перечить.