Но она вдруг схватила меня за воротник и начала целовать так страстно, будто я был кислородом, а она тонула. И я позволил ей вытянуть все дыхание из моих губ и спастись.
В тот момент я понял, что Грейс Таун была зазубренным стеклом, о которое я буду раниться снова и снова, если свяжусь с ней всерьез, что наше будущее будет омрачено грустью, горем и ревностью.
Я вспомнил стихотворение Пабло Неруды – листок, вырванный из ее книги, который лежал в бумажнике с того первого дня, когда она его мне подарила. Подумал, что, может быть, лучше любить ее тайно, как любят только тьму меж тенью и душою. Может, попробовать любить ее так? Не лучше ли моим чувствам к Грейс Таун оставаться там, в темноте, и никогда не показываться на свет?
Но я раньше никогда не влюблялся в девушку, так сильно – никогда. И, может, поступал как последний эгоист, но я переживал, что больше ни к кому не смогу испытать такие чувства. Что если на моей семье лежит давнее проклятье вуду, согласно которому каждый перворожденный младенец мужского пола влюбляется в девушку лишь раз в семнадцать лет? У папиного старшего брата дяди Майкла никогда (насколько я знал) не было девушки. (Правда, у него был сосед по имени Альберт, который часто приходил на наши семейные сборища, но это к теме отношения не имеет.) Если любовное пламя может вспыхнуть для меня лишь раз в семнадцать лет, то в следующем случае мне понравится девчонка в тридцать четыре! А если и с ней не выгорит, придется ждать пятидесяти одного года. Я буду уже слишком стар для первых серьезных отношений.
Я нравился Грейс. У нас было взаимопонимание. И я хотел быть с ней. Вы даже не представляете, как я хотел быть с ней. Вопрос в том, готов ли я забыть об осторожности и связаться с кем-то, кто еще не оправился от потери возлюбленного.
И тут учитель прокричал в мегафон: «Оставьте место для Иисуса!» (С целью профилактики ранних беременностей и драк в нашей школе действовала политика «не пихаться, не обниматься». Ученики всегда должны были находиться друг от друга на расстоянии полуметра и не касаться друг друга.) Грейс высвободилась из моих объятий, встала, и я увидел, что все уже сели в автобус и водитель сигналит нам, а Мюррей кричит: «Чувак, ты едешь или нет?». Я повернулся к Грейс, надеясь, что она предложит подвезти меня и по дороге мы сможем поговорить, но она не предложила. И тогда я выпалил: «Я все равно хочу быть с тобой», повернулся и на дрожащих ногах побежал к автобусу, хватая воздух ртом, как в детстве, когда ждал, пока подействует ингалятор.
Автобус тронулся и проехал мимо нее. Она хромала в сторону дома, то и дело расчесывая волосы рукой и опустив голову, как будто только что услышала ужасную, трагическую новость. И я подумал, что никогда еще не видел столь печального создания, как Грейс Таун в тот момент, и вдруг ощутил себя глубоко несчастным.
15
В ПОНЕДЕЛЬНИК НИКТО ни слова не сказал о случившемся в пятницу. На самом деле, кажется, мы вообще никогда больше не вспоминали тот день. В выходные я решил не предпринимать ничего, пока не увижу Грейс. Я все еще сомневался и склонялся к варианту «давай останемся друзьями», потому что все было ужасно запутанно и сложно, а я не знал, под силу ли мне такие заморочки.
В этом году я оканчивал школу. Уроки, газета, выбор колледжа (на самом деле я готов был выбрать любой, лишь бы меня взяли), необходимость иметь хоть какое- то подобие общественной жизни – у меня не было времени и нервов на что-то еще.
Однако я погуглил ту аварию. И не сразу нашел заметку, потому что имя Грейс не упоминалось, а фамилии ее парня я не знал. А когда нашел, не хотел читать. Знаете, бывает, получил двойку за сочинение и видишь, что учитель написал целую простыню, перечисляя все, что ты сделал неправильно, и это уже нельзя изменить. Какой смысл теперь это читать?
Но все же я прочел заметку, перескакивая через строчки, выхватывая отдельные фразы и пытаясь видеть как можно меньше, потому что каждое слово вонзалось в меня, как колючая проволока.
Перескакиваю на следующий абзац.
Пропускаю несколько строк.
Пробегаю глазами дальше.