Наши химические сердца

Мы быстро позабыли о загадочной Грейс Таун и не вспоминали о ней несколько часов, пока ужинали, мыли посуду и смотрели Netflix, как обычно в четверг. Лишь попрощавшись с друзьями, спустившись в подвал и увидев, что экран бедного аймака все еще мерцает в темноте, я снова подумал о ней. И стоило это сделать, как я пропал.

В тот вечер я не почистил зубы, не принял душ, не сменил школьную одежду и не попрощался с Сэйди и Райаном, когда около двенадцати те наконец ушли. Я завис в подвале и всю ночь слушал Strokes – все песни, что удалось найти на Spotify.

«Говоришь, что хочешь быть со мной, – пел Джулиан Касабланкас, – детка, у тебя не все в порядке с головой».

Будь я старше и умнее, я бы внимательнее слушал рассказы ровесников о душевных муках, которые вызывает первая любовь, и смог точно определить симптомы этой серьезной и тягостной болезни. Но я не слушал и потому ошибочно решил, что ощущение жжения и сдавливания в груди спровоцировано четырьмя пережаренными куриными чимичангами[8], съеденными за ужином.

В ту ночь мне впервые приснилась Грейс Таун.

5

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО перед началом уроков я постучался в открытую дверь кабинета мистера Хинка. Тот улыбнулся и пригласил меня войти.

– Я тобой доволен, Генри. Молодец, что уговорил Таун занять место редактора, – с порога заявил он. – Очень мило с твоей стороны. Бедняжке пришлось нелегко в последнее время.

– Погодите, она согласилась? – я обалдел.

– Полчаса назад пришла и заявила, что ты заставил ее передумать. Уж не знаю, что ты ей наговорил, но результат налицо.

Я поднял брови:

– Она сказала, что я заставил ее передумать?

– Вам нужно как можно скорее начать планировать первый номер. Это только кажется, что декабрь далеко, а на самом деле оглянуться не успеете. Вчера на английском я нагнал страху на новичков, так что на первое время добровольцев хватит. В основном это те, кому нужны дополнительные занятия для галочки, так что не гарантирую, что их писанина окажется вменяемой, но что есть, то есть.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что Грейс пришлось нелегко?

– Да сам понимаешь: выпускной класс, новая школа. Это всегда тяжело. Ладно, иди-ка лучше обустраивайся в новом кабинете. Таун и Лианг уже там. Ты же знаешь Лианг?

По взгляду Хинка было ясно, что он в курсе того злосчастного поцелуя, после которого Лола Лианг стала навсегда потерянной для мужской половины человечества.

– Угу. – Я откашлялся, вместо того чтобы сделать то, что мне всегда хотелось сделать в таких случаях, а именно – заорать: «Да она всегда была лесбиянкой! Вы биологию в школе вообще изучали?». – Мы с Лолой рядом живем.

– Соседка, значит. Ну да, конечно. Тогда вас и знакомить не надо. Ну, иди, располагайся, а в начале следующей недели проведем собрание и начнем готовить первый номер.

Хинк вернулся к своему компьютеру (интересно, чем он там занимается: смотрит расписание бойцовского клуба, сочиняет хокку?). Вид у него был совершенно беспечный, как будто он вовсе и не огорошил меня новостью про Грейс.

Я на ватных ногах зашагал к маленькому кабинету, который занимала редакция студенческой газеты. Кабинет напоминал аквариум. Параллельная коридору стена была стеклянной, а дверь (тоже стеклянная) не закрывалась, видимо, во избежание диких студенческих оргий, представляющих угрозу для казенной мебели. Впрочем, тактика остекления потерпела полный крах: прошлогодний редактор и его подружка регулярно занимались сексом на диване. К счастью, подозрительные пятна, которыми покрылась обивка к началу летних каникул, теперь маскировало наброшенное сверху покрывало.

Лола сидела за маком на месте дизайнера, смотрела шмотки в Интернете и сосала леденец, водрузив на стол ноги в тяжелых ботинках. Грейс примостилась за маленькой партой, стоящей вплотную к стеклянной стене, вдали от редакторского стола. Видимо, парту принесли в кабинет только что в связи с внезапно изменившимся решением Грейс.

– Привет, – поздоровался я с порога и, увидев ее, ощутил странное и непривычное волнение.

Один ее вид приводил меня в глубокое смятение, как раскрашенные фотографии времен Гражданской войны или Великой депрессии, глядя на которые вдруг понимаешь, что люди на них настоящие. Только с Грейс все было наоборот: я видел ее цветную версию на «Фейсбуке», а вживую она была как выцветшая фотография, трудноуловимая, похожая на привидение и готовая рассыпаться в пыль.

Грейс молча кивнула в знак приветствия.

– Ола, омбре! – Лола помахала мне рукой с леденцом, не отрываясь от экрана.

Я сел за редакторский стол. Включил редакторский компьютер. Вошел в редакторский аккаунт. Позволил себе немного насладиться тем чувством, ради которого два года гнул спину.

Но моя эйфория резко прервалась: Грейс крутанула кресло и повернулась ко мне лицом.

– Значит, так: писать я не буду, ни писем редактора, ни колонок с особым мнением. Хочешь что-то сказать – говори сам. В остальном буду помогать, но не напишу ни слова.

Я покосился на Ла: та усиленно притворялась, что игнорирует наш разговор. Версия с проклятием начала казаться все более правдоподобной.