Наши люди

Дальше повесть издали в двадцати странах. Меня печатали почти в стольких же странах, как Солженицына.

-- Чем ты можешь объяснить тот успех?

-- Как верно сказал тогда Гребенщиков про одну успешную рок-группу, которую хорошо приняли в Финляндии: "Ребята, это не вы поете, а Горбачев". Не буду преуменьшать, я думаю, что и за меня процентов на тридцать спел Горбачев, если не больше. Россия была дико в моде. Я возник на гребне моды. Должен сказать, что одновременно со мной переводили троих наших, с такой же или почти такой же интенсивностью. Витю Ерофеева с "Русской красавицей" (секрет успеха был в том, что красавица -- русская), потом еще был "Одлян" ("чернуха" про детскую колонию), и Свету Алексиевич с ее "Чернобылем".

-- То есть они туда, на Запад, взяли самые смачные русские позиции: зона, Чернобыль, русские женщины и...

-- ...и будущее этой сумасшедшей страны. Думаю, кроме всего прочего, их в повести привлек диалог между персонажами -- насилием или ненасилием решать проблемы.

И вот началось то турне. Меня пять месяцев возили по странам, где вышла книжка. Германия, Франция, Англия, Дания, Испания, Норвегия...

-- Ты тогда увидел, съел, выпил все, что хотел?

-- Да, увидел, съел, выпил... Пожил! Мы с женой очень хорошо провели время. Тогда мне все было интересно... Я тогда привык к нормальной, хорошей жизни. Привык, что можно запросто вечером сесть в поезд, в обычный второй класс, и из Мюнхена поехать ночью в Париж. Захотелось в Лондон съездить -поехал... И это все в девяностом году!

-- Ты тогда стал богатым и знаменитым и бросил газетную службу, чтобы блистать.

-- Да, я уволился из "Московских новостей". Меня торжественно проводили, выпили хорошо... Я решил, что раз я теперь знаменитый писатель, то на жизнь мне хватит, причем на какую жизнь! Я один из первых в Москве получил кредитную карточку! Но после понял: мне просто казалось, что я богатый. Я потом увидел столько людей, которые были по-настоящему богаты, о богатстве которых я раньше просто не знал!

-- Теперь знаешь?

-- Теперь все знают...

Я довольно долго жил в Париже. На радио "Свобода" я часто выступал, почти как штатный сотрудник, с комментариями -- долбал все. У меня в городе появились свои любимые места. Меня там знали. Бывает, даже теперь приедешь в Париж, зайдешь в любимое кафе "La Palette" (это на Левом берегу), а там спрашивают: что ж вы к нам не заходите? Да вот, отвечаю, дела... Они не догадываются, что я просто на три дня в Париж заехал.

Когда я жил в Париже... туда приехал Егор Яковлев. Мы встретились, и он велел мне по возвращении в Россию выходить на работу. Я послушал его и на работу вернулся. И надо сказать, что за это я ему благодарен. На что б я жил, если б не он? Деньги-то быстро исчезли! За эти годы и куда бкольшие деньги у людей успевали исчезнуть... А когда-то я мог купить "Ягуар"... Все сбылось, ну и что?

-- Ты ожидал, что народ так удивится этой книжке?

-- Нет, я ничего не ожидал. Но повесть сразу нашумела, потому что все испугались.

-- Когда стало ясно, что твои пророчества начали сбываться? Ты можешь обозначить этот момент?

-- А это когда в Тбилиси применили саперные лопатки. Сразу все руками замахали! Оказалось, что я выдал пророчество и оно на глазах у восхищенной публики сбывается! Это страшно добавило шуму, разных интервью; но уж, правда, ни новых денег, ни славы не принесло.

Да... Немало говорили в том духе, что-де "повесть не бог весть каких литературных достоинств, она интересна разве только в политическом смысле". Но на самом деле повесть заметили еще тогда, когда ничего не сбылось! Вот был анекдот про интеллигента, который писатель-прозаик. "Про каких таких про заек?" А я как бы писатель-пророк: "Про какой такой на фиг рок?"

-- А ты сам удивился, когда сбылось?

-- Отчасти -- да. Человек -- орудие, и я, как верующий человек, не могу думать иначе. И любой, кто всерьез задумается о происходящем, поймет, что это не он живет, это им живут. Жизнь после славы

-- Слушай... А как же после такого мирового успеха дальше жить? Как ты дальше после этого зажил?

-- Понимаешь, перешибить первый успех очень трудно. Что ни напиши, ничего не считается! Никто этого не оценит. И у тебя начинается чудовищный кризис... Это не упрек, просто так устроена человеческая цивилизация.

-- Вот и Гоголь сжег второй том...

-- Не хочу ни с кем мериться, но... взять такую выдающуюся фигуру в истории русской жизни этого века, как Александр Исаевич Солженицын. Вот написал он "Ивана Денисовича" и "Архипелаг". После этого он мог написать последовательно "Илиаду", "Ромео и Джульетту", "Евгения Онегина", потом "Войну и мир", "Шинель" -- все не имело бы уже никакого значения, он остался бы автором "Одного дня Ивана Денисовича" и "Архипелага". Он живет, пишет, и пишет лучше...

-- И ты тоже стал лучше писать?

-- И я тоже лучше. Более того, то, что я написал до "Невозвращенца", тоже лучше, но это понимает десяток глубоко литературных людей. Тут ничего не сделаешь, это клеймо.

-- И от этого ваш брат писатель спивается...

-- Да... С этим нельзя сделать ничего.