Наши люди в Шанхае

Я чувствовала себя неловко, но тащиться с Сергеем незнамо куда ради кусочка утки, пусть даже и по-пекински, была совершенно не в состоянии. Вчера вечером у меня не было ни сил, ни аппетита.

Зато сейчас я была голодна как волк. Мой аппетит не мог испортить даже предстоящий доклад, и я воздала должное великолепной кухне нашего отеля. Сделав несколько подходов к длинному столу, на котором в изобилии были представлены блюда китайской и европейской кухни, я наконец-то поняла, что насытилась, и подозвала официантку:

— Чаю, пожалуйста. Tea, please.

Игнорируя недоуменный взгляд Алсуфьева, я выпила две чашки хорошего крепкого чаю.

— Изумительно! Изумительный чай. — Я отодвинула пустую чашку. — Но мне, пожалуй, уже достаточно. Спасибо этому дому, пойдем теперь к другому! — Я откровенно подтрунивала над Сергеем, поражаясь его растерянности.

Неужели он никогда не видел, как едят проголодавшиеся? Похоже, сегодня я развеяла еще одну иллюзию закоренелого холостяка, и в мыслях не державшего, что дамы по утрам кушают так плотно и с таким нескрываемым удовольствием.

Вот уж действительно человек не от мира сего. Напрочь утратить душевное равновесие из-за одной лишней порции омлета с беконом и трех сдобных булочек, съеденных мною, — это, знаете ли, чересчур!

К слову сказать, булочки были обалденно вкусные, но такие малюсенькие. На один укус.

Я посмотрела на часы.

— Сережеа-а, Сережечка! Ау! — Я постучала пальцем по циферблату наручных часов, привлекая внимание моего оторопевшего приятеля. — Мы не опаздываем?

— Нет, нет, время у нас еще есть, — встрепенувшись, ответил он и снова примолк, с отрешенным видом погрузившись в себя.

Нет, это невозможно! Доктор, называется! Психотерапевт! Он что, больных не видел?

Булимия, например, очень распространенное заболевание. Даже принцесса Диана страдала булимией. И при этом была и остается кумиром для очень и очень многих людей.

А тут, можно сказать, первый раз в жизни хорошо покушала, и на тебе! Попала в записные обжоры.

Я посмотрела на тарелку Алсуфьева.

Почти полная. Вообще ничего не съел! Только понадкусывал. И бледный какой… Может, устал?

Или заболел?

Нервным жестом поправив очки, погруженный в свои думы Алсуфьев закатил глаза, пожевал губами и с довольным видом покивал головушкой. Самому себе покивал.

Порадовался, что правильно ответил на заданный вымышленным оппонентом вопрос.

Все ясно. Волнуется! Сергей волнуется и от волнения разговаривает с умным собеседником, то бишь с самим собой. Сам себе вопросы задает, сам на них и отвечает.

Беспроигрышный вариант на самом деле. Невидимый собеседник всегда окажется глупее тебя.

Вот опять! Опять покивал и почмокал губами. А потом поморщился. Неудачно ответил на этот раз.

Как же это я сразу не догадалась? Все признаки налицо: отсутствующий вид, плохой аппетит…

Надо же было так разволноваться.

Вот я ни капельки не волнуюсь!

Я с явным удовольствием поправила свои сережки — тяжелые прабабушкины александриты в золотой оправе. Эти серьги — мой талисман. Они должны принести мне сегодня удачу.

Я их всегда надеваю в критических ситуациях. И еще, когда чего-нибудь очень боюсь, или чего-нибудь очень хочу, и еще, когда нервничаю или когда волнуюсь, или… Впрочем, неважно.

Сегодня я надела счастливые серьги совсем не поэтому. Александриты сверкают нынче в моих ушах лишь потому, что подходят к моему костюму. Я ведь приготовила костюм заранее и не могла предвидеть, что в день доклада буду спокойна как динозавр. Если б я могла такое предугадать, то взяла бы с собой для выступления совершенно другой костюм, тот, что ношу с изумрудами. Изумруды больше подходят к моим глазам.

Ну да что теперь об этом говорить. Снявши голову, по волосам не плачут. Старинные прабабушкины александриты тоже неплохо на мне смотрятся.

К тому же мировая психотерапевтическая общественность, не посмотреть на меня в Пекин приехала, а послушать.

Вот и пусть послушают. Уж я им почитаю.

Сегодня я поймала кураж и с самого утра пребывала в несокрушимой уверенности, что все у меня пройдет отлично и доклад я прочитаю блестяще.

И ведь так оно и вышло. Во всяком случае, именно так сказал Алсуфьев.

— Блестяще, Наташечка. Просто блестяще, — взволнованно прошептал он и ласково сжал мне предплечье.

— Спасибо, — кокетливо зардевшись, мурлыкнула я, усаживаясь на свое место. — Ты, правда, думаешь…

Но он уже не слушал меня. Сергей поднялся и размашистыми шагами направился к кафедре. Объявили его доклад.

— Ни пуха ни пера, — запоздало прошипела я вслед и, усевшись поудобнее, приняла умный вид, подобающий случаю: корпус слегка наклонен вперед, брови сложены скорбным домиком, взгляд неотрывно следит за докладчиком.

Но, несмотря на позу внимательного слушателя, я умудрилась ни слова не услышать из сказанного Алсуфьевым.

Нет, вы не подумайте, пожалуйста, что я черствая бездушная эгоистка. Я переживала за Сергея, но при этом никак не могла сосредоточиться. Я все еще пребывала во власти ощущений от своего выступления.