Наши марковские процессы

Но было поздно: разговор прервался и в трубке слышался лишь сигнал «свободно». Окончательно проснувшись, Фома взглянул на часы компьютера - они показывали один час пятнадцать минут, - потом потянулся на стуле и хотел было щелкнуть лампой, но спохватился, что светящееся посреди ночи профессорское окно наверняка привлечет внимание охраны «Ятагана», а потому отказался от этой идеи. Сияние монитора было слабым и противно трепетало, но предметы в кабинете различить все же было можно.

«Комната шестьсот восемь,» - думал Фома. Если это у них в институте, то значит - на последнем этаже, во владениях «Ятагана». Если нет… Ну и черт с ней.

«Эге, да это же идеальный повод! - промелькнуло у него в голове. - Поднимусь наверх, вроде как за некрологом, а сам высмотрю, как там у них седьмой этаж замаскирован. В конце концов, на кой черт я остался здесь в эту ночь?»

Он нацепил на лацкан куртки визитку Луки Варфоломеева, сунул во внутренний карман заготовленную с вечера монтировку и разводной ключ - «на всякий пожарный» - и, не выключая компьютера, медленно приоткрыл дверь и высунул голову.

Как и следовало ожидать, в коридоре царил полумрак, светили только лампы у лестницы, и стояла тишина - нет, не совсем полная тишина, а скорее относительная; откуда-то сверху доносились приглушенные звуки цыганского оркестра, а хриплый мужской голос тянул разудалой шлягер сезона, где упоминался какой-то холдинг в центре Софии. Фома медленно зашагал по коридору, стараясь идти бесшумно, но и чтоб походка была не совсем как у вора. Удалось ему это или нет - неизвестно, но как только он ступил на освещенную лестницу и стал подниматься наверх, охранник, стерегущий подступы к ятаганским сферам, лишь мельком взглянул ему на визитку и вновь впился взглядом в стоявший на столе переносной телевизор: показывали детектив и сейчас как раз был самый разгар финальной перестрелки. Ободренный отсутствием внимания к своей персоне, Фома легко поднялся на шестой этаж, нашел дверь с номером 608, постучал и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.

За столом в кабинете сидел человек среднего возраста, выглядевший, в своей белой рубашке и с короткой стрижкой, совершенно обыкновенно, если не считать пистолета в кожаной кобуре под мышкой. Мужчина оторвал глаза от лежавших перед ним бумаг и в упор уставился в лицо Фомы, просунувшееся сквозь приоткрытую дверь; взгляд его не предвещал ничего хорошего.

- Тебя кто это послал сюда? - спросил он с угрожающими нотками в голосе.

- Я за некрологом, - ответил Фома, пытаясь сохранять спокойствие.

- А-а, так это ты, значит, был… На, держи, - сказал мужчина, взял один из лежащих на столе листков и подал Фоме. - Еще надо что?

- Нет, - ответил Фома и пятясь выбрался из комнаты.

Удалившись на несколько метров по коридору, он развернул листок.

«Третьего числа сего месяца, в четверг, внезапно скончался Максим Лесидренский, доцент отдела быстрых снов… Мы потеряли прекрасного коллегу и замечательного ученого… Поклонимся его памяти.»

Фома ощутил, как у него по спине медленно поползли мурашки.

В течение последних нескольких дней события все время развивались так, что эти трудолюбивые животинки не раз принимались ползать у него вдоль позвоночника; то визит «бугаев», то - полицейских, потом некрологи, да и вообще вся эта неизвестность и абсурдность положения… Ползание по позвоночнику стало знакомо ему до такой степени, что он уже мог различать, когда мурашки движутся строем, а когда ползают наобум; когда выползают из муравейника, а когда возвращаются; когда отправляются на войну с каким-нибудь другим муравейником, а когда вернутся - победили они или потерпели поражение. Иногда мурашки ползли пустые, иногда нагруженные - тащили на спинах соломинки, пшеничные зерна, семечки… Явно нагружены они были и сейчас, но ощущение было такое, словно волокут они не зернышки и соломинки, а мешки с цементом.