Наши нравы

«Я уезжаю за границу, убедившись, что жить с вами не могу. Не советую преследовать меня. Могущественные люди приняли под защиту несчастную женщину. Благодаря им отныне я свободна и сын будет со мной. Прощаю зло, которое вы мне причинили, сгубив мою молодость, и прошу вас забыть меня совсем».

— Посмотрим, кто смеет отнять у отца сына? Посмотрим! — шептал он, сжимая бешено кулаки и произнося угрозы. — Разве так можно?.. О, я найду его!

Но где искать?

Тоскливо замерло сердце Трамбецкого. Безвыходность положения представилась вдруг ему с поразительной ясностью.

У него нет денег, нет друзей, которые бы могли помочь ему. Как поедет он за границу с двадцатью пятью рублями в кармане?

Он достанет деньги. Он продаст мебель. Наконец, есть же закон. Закон защитит его. Нельзя же оставить ребенка у этой развратной женщины… Он будет жаловаться…

Горько улыбнулся он, вспомнив, как напрасно искал он защиты в тот раз, когда жена бежала от него три года назад. Он просил, грозил судом. В ответ улыбки и пожимание плеч.

Точно ли она уехала за границу? Не уловка ли это с ее стороны, чтобы замести след? О, на это она мастерица…

Куда же теперь ехать?

— Пошел назад! — крикнул Трамбецкий. «Быть может, дворник что-нибудь знает!»

— Дворник, где дворник?

Явился дворник.

— Скажите, пожалуйста… жена моя, Трамбецкая, не говорила вам, куда уехала?

Дворник изумленно взглянул на Трамбецкого.

— Как же-с, сказывали. За границу.

— Вы брали паспорт?

— Нет.

— Послушайте… Вот возьмите на чай… Вы, может быть, знаете… что-нибудь насчет ее отъезда… Ради бога, скажите…

— Очень вам благодарны, только что нам знать? Сегодня барыня отдали деньги за квартиру и сказали, что более жить здесь не будут.

— А насчет вещей?

— Сказывали: барин распорядится!

Он ничего не знает! Да и зачем ей рассказывать дворнику?

Трамбецкий приказал извозчику ехать в участок. В участке никого не было.

— Пожалуйте завтра! — сказал ему сторож. Однако он настоял и увидал помощника пристава.

Трамбецкий назвал свою фамилию и спросил, брала ли жена свидетельство на выезд за границу, но помощник пристава сухо ответил, что он ничего не знает. Трамбецкому показалось даже, что он как-то насмешливо взглядывал на него.

— Ведь без согласия мужа она не могла уехать?

— Отчего ж… Если у вашей супруги есть отдельный вид на жительство…

Он сообразил. В самом деле, к чему его согласие в таком случае?

Из участка Трамбецкий поскакал в канцелярию градоначальника.

Дежурный чиновник лениво выслушал прерывистую речь Трамбецкого и сказал:

— Потрудитесь обратиться к градоначальнику!

— Можно сейчас его видеть?

— Нет-с, нельзя! — строго заметил чиновник, оглядывая с ног до головы нетерпеливого просителя.

— Но мне нужно сегодня же узнать… Поймите мое положение… Ведь дело очень важное!

Чиновник пожал плечами и осведомился о фамилии. Когда Трамбецкий назвал себя, чиновник, — так по крайней мере показалось Трамбецкому, — странно усмехнулся и сказал:

— У градоначальника важнее дела, чем ваше дело. Он принимает по утрам. Завтра можете подать прошение…

— Послушайте!.. — начал было Трамбецкий, но продолжать не мог и беспомощно опустился на кресло.

Принесли воды, и его скоро привели в чувство. Чиновник смягчился при виде этого отчаянного горя и заметил Трамбецкому:

— Вы говорите, что ваша жена с сыном уехала за границу без вашего позволения?

— Да… По крайней мере она пишет…

— Но, быть может, супруга ваша получила отдельный вид!

— Что же из этого… А сын?

— Вид мог быть дан и на сына.

— Это по какому праву?

Чиновник улыбнулся.

— Ваша супруга могла просить об этом…

— Ну?

— В таком случае она могла получить вид и…

— И я не могу пользоваться правами отца? — с горьким смехом перебил Трамбецкий. — Ну, это мы еще посмотрим!

Он вышел из канцелярии бледный, едва держась на ногах.

Что делать? Куда теперь ехать? Везде говорили ему «завтра», а где проведет он ночь с своим тяжелым горем?

Ему нужно было с кем-нибудь поделиться, рассказать кому-нибудь о своем несчастий, услышать слово совета и утешения.

И он вспомнил о молодом своем приятеле Петре Николаевиче Никольском, с которым он знаком был давно и возобновил знакомство в Петербурге. Это порядочный и честный человек. Он, быть может, посоветует, что ему делать.

— На Петербургскую! — как-то печально проговорил Трамбецкий, садясь в дрожки.

— Дома?

— Дома! — ответила кухарка, вводя Трамбецкого в небольшую комнату, бедно убранную и заваленную книгами.

Плечистый, крепкого сложения молодой человек с вьющимися белокурыми волосами ходил взад и вперед по комнате быстрыми шагами. При входе Трамбецкого он обернулся и изумленно взглянул на вошедшего.

— Что с вами, Александр Александрович? Что с вами? — проговорил он, пожимая ему руки. — На вас лица нет. Что случилось? — спрашивал он, взглядывая в бледное лицо и в сверкающие лихорадочным блеском глаза Трамбецкого.