Наши нравы

Когда она подняла на Кривского свои глаза, они светились кротким светом, но лицо ее было грустное.

— Благодарю вас!.. — прошептала она.

— А ответ?..

— Мне кажется, я вам не пара!..

Она проговорила эти слова тихим, печальным голосом.

— И к тому же… я не знаю… я… Нет, простите меня… Вы мне нравитесь, но…

Она говорила с трудом.

— Вы любите другого?

— Нет… никого… Не спрашивайте более, прошу вас… Оставьте меня теперь одну. Я вам пришлю ответ…

Борис Сергеевич низко поклонился и пошел из сада, а молодая девушка опустилась на скамейку и глубоко задумалась.

Это признание было так неожиданно, что она долго не могла прийти в себя.

Любит ли она?

Она не могла сообразить. Кривский ей нравился более других, бывавших у них в доме, но никогда мысль о любви не закрадывалась в ее сердце. Он чаще других говорил с ней, был любезен, ласков, — вот и все. Она находила, что он красив и непохож на всех тех, которые толкутся в кабинете у отца и смотрят ему в глаза… А сейчас? Он так нежно говорил ей о своей любви. Ей стало жаль его. Сперва жаль, а потом сделалось грустно. Зачем она не любит его?

Он, кажется, хороший человек… Отец говорил, что хороший… И, наконец, не он ли поможет ей исполнить заветные мечты?..

Она сидела, опустив свою головку, и тысячи мыслей роились в ее голове. Перед ней проносились картины ее прошлой жизни… Она помнит время бедности и иной обстановки, а она, худенькая, слабенькая девочка, бывало, слушала по вечерам под шум кабацкого веселья бабушку. Тихим восторженным голосом рассказывала старуха о спасении души, о людской неправде, о житии святых, и бледное личико девочки бледнело еще более, глаза блистали восторгом, сердце трепетно билось. В одной рубашонке убегала она в соседнюю комнату, где спала мать, и приникала в горячей молитве. Близкое соседство с кабаком, казалось, не коснулось этого создания; она оставалась чиста и испуганными кроткими глазами смотрела на разгул и пьяное горе кабака, куда зазывал нередко ее отец…

Все это прошло как сон, и вот она очутилась в другой обстановке… Тяжелых кабацких сцен не было. Они жили в губернском городе, в хорошей квартире. К ней ходила учительница, бедная молодая девушка. Теплым воспоминанием промелькнул ее образ…

Отец редко бывал дома. Он часто уезжал и часто кучивал. В такие минуты бедная мать пугалась, а она тихо плакала, прижимаясь к матери.

Ей припомнился один день, — этот день резко выдавался в ее памяти. Отец пришел домой необыкновенно веселый, — она его никогда с тех пор не видала таким, — и объявил, что они переедут в Петербург, что он богат, и что Дуня выйдет за генерала. Мать («Добрая, милая маменька!» — вспомнила Евдокия) испуганно взглянула на отца своим кротким взглядом, но отец, вместо того чтобы, по обыкновению, оборвать скромное, забитое, бледнолицее существо, подошел к ней, ласково поцеловал ее и повторил, что ему вышла линия…

Словно в сказке переменилась обстановка. К Дуне пригласили учителей и наняли француженку-гувернантку… Они жили в роскошном большом доме. Все поражало девочку: и блеск обстановки, и новые лица, и какая-то удаль в отце… Не понимая, что такое творится, она убегала к бабушке в ее скромную келью, спрашивала объяснения… Бабушка сурово учила помнить бога, а мать как-то особенно прижимала Дуню к своей иссохшей груди и часто плакала, несмотря на роскошь новой обстановки… Брата увезли за границу… Странно как-то было первое время, — странно и неприветно.

В богатом петербургском доме шла вечная сутолока. Гости не переводились, а Дуня нередко под грохот пирования припадала к образам и молилась. Это был период необыкновенной религиозности. В ее сердце проникал какой-то протест; невольно, из-за роскоши ее комнат, нередко припоминались ей тяжелые сцены горя и нищеты кабака. Она задумывалась и плакала на груди у бабушки. Старуха вместе с внучкой искали по-своему правды. Бабушка сторонилась от мира и недоверчиво качала головой, когда Дуня рассказывала ей про неведомые страны, где живут иные люди. «Всё врут»! — решила старуха, и в голову девочки закрадывалась мысль, не ошибается ли старуха…

Где ж правда?..

Неясным туманом опутывался ум молодой девушки. Горячее сердце жаждало подвига.

Но где он? Сперва она хотела идти в монастырь, но потом эта мысль оставила ее. В мире надо жить! Она стала искать ответа на сомнения в книгах, и то, что отвечало ее настроению, глубоко западало ей в глубь сердца. Она страстно любила отца и, готовая положить за него свою любящую душу, скорбела за него. Он слишком мало, по ее мнению, думал о правде. Она приходила к нему в кабинет и чуткой душой понимала, что там нередко творится что-то недоброе. Она припадала к его могучему плечу и тихо спрашивала, отчего он скучен…

— Дела скверные, Дунечка…

— Какие дела?

Он пробовал объяснять и весело смеялся, называя ее дурочкой, когда она, бывало, советовала ему бросить все дела. К чему этот вечный омут?.. Посмотрите, что про него, про хорошего, про любимого, пишут в газетах. Разве это правда?..