Наши расставания

После этого между нами на миг повисла какая-то неловкость, для которой у меня имеется свое объяснение. Мы оба хотели продолжить беседу, но обсуждать нам было больше нечего. Я понял, что пора уходить. Уже в дверях я услышал:

— Фриц! Если во время стажировки вам что-нибудь понадобится, смело обращайтесь ко мне.

— Хорошо, мадам, — как дурак, ответил я.

Конечно, только дурак назвал бы ее «мадам». Но моя неуклюжесть в дальнейшем могла нас объединить.

Неуклюжесть смущающихся людей.

Я сообщил новость Алисе, и она ее не обрадовала. Ей казалось, что новые знакомства, которые я заведу, станут гигантскими механизмами по вытеснению ее, Алисы, из моей жизни. Она хотела, чтобы я шевелился, зарабатывал себе положение, но в то же время, как я подозреваю, с трудом мирилась с любыми моими попытками существовать помимо нее. В конце концов она все-таки выдавила из себя, что мне, безусловно, полезно будет узнать, как организована работа серьезного предприятия. На самом деле она просто ревновала: как же, она уедет, а я останусь, да еще и ринусь с головой в новое приключение. Но упрекать меня она не смела, ведь на море-то меня не пригласили. В который раз наши отношения слегка подкисли (некоторые это любят), и я подумал, что, может, мне даже понравится какое-то время побыть без нее. Все последние месяцы мы, как приклеенные, не расставались ни на день, отгородившись своей любовью от всего мира, так что эта первая разлука, верил я, скажется на нас обоих благотворно.

Тот день, когда она уехала в Бретань, я провел как в горячке, снова и снова впадая то в эйфорию, то в панику. Шагая за ней по перрону, я левым глазом плакал, а правым смеялся. Поезд тронулся, унося с собой Алисино тело. Она была такая красавица, что мне в голову немедленно полезли мысли о парнях, которые будут пялиться на нее в каждом кафе и без конца сновать в туалет и обратно, лишь бы по пути посмотреть на ее ножки. Может, мы видимся в последний раз, мелькнуло у меня в голове. Но вообще-то я всегда испытываю такое чувство, когда провожаю кого-нибудь на вокзал. Прямые линии рельсов постепенно пустеют, а ты остаешься стоять, погружаясь в одиночество.

6

В «Ларуссе» меня быстро оценили по достоинству. Надо сказать, что к своей стажировке я отнесся со всей серьезностью. Мне поручили проверку словарных статей, нуждавшихся в ежегодном обновлении. Целыми часами я купался в море цитат. Понемногу я научился давать определение чему угодно. На улице, проходя под фонарем, я вспоминал слово «лампада», которое произошло от латинского lampadarium. Может, кому-то это покажется смешным, но я чувствовал, как во мне крепнет новая сила. Знание этимологии превращало меня в человека солидного.

Мы сидели в одном кабинете с Полем, еще одним стажером. Чуть ли не каждый день вместе ходили обедать, так что вскоре у нас почти не осталось друг от друга секретов. Поль был холостяк со стажем. Его последнее любовное воспоминание восходило чуть ли не к эпохе черно-белого кино. При этом он был вовсе не урод. И далеко не дурак, даже напротив. В чем же дело? Никак не получается ни с кем познакомиться: словно шевелящие плавниками рыбы, мы передвигаемся в равнодушном безмолвии огромного города, с горечью сознавая, что ни одна женщина не захочет уделить нам внимание, даже из жалости. Но Поль не собирался отступать. Он поделился со мной недавно разработанной им тактикой. С тех пор, как ввели запрет на курение в общественных местах, он изо всех сил старался заделаться курильщиком. Курилка — идеальное место для знакомства. К сожалению, у него были слабые легкие, а от табака его отчетливо мутило. На протяжении нескольких дней он терзался опасным экзистенциальным вопросом: что хуже, рак легкого или жизнь без секса? В конце концов он решил, что здоровье дороже. Правильный выбор, ибо вскоре ему предстояло познакомиться с замечательной женщиной. И знакомство это произошло при весьма оригинальных обстоятельствах.

За обедом мы любили устраивать себе небольшие разминки.

— Ты знаешь, кто такой сибарит? — спрашивал меня Поль.

— Нет.

— Это человек, который проводит жизнь в праздности и наслаждениях.

— А ты знаешь, что такое радула?

— Знаю. Шершавый язык у многих видов моллюсков. Другое название — терка.

— Правильно. Ну, приятного аппетита.

Предпочитаю не думать о том, какое впечатление наши беседы производили на соседей по столу. Подозреваю, что мы походили на двух ботаников, этаких Бувара и Пекюше,[7] спящих в обнимку со словарем. Но нам это нравилось. Любовь к словам, к их смыслам, делала нас настоящими единомышленниками. И не оставляла места недосказанностям.