Наши трёхъязычные дети

Аня уже забыла счёт! Показывает палец и говорит: «О-пять!», 2 пальца – с вопросом: «Пять?» и т. д. Короткая память. А Алек замедлен до крайности. Играть в лото с ними двумя невозможно: заранее ясно, кто выиграет. И – «недостаток концентрации» у Алека; над книжками быстро начинает скучать. А вот фильмы смотрит с удовольствием.

Разговор с Аней утром.

– Папа?

– Папа работает.

– Компьютер?

М. говорит, день назад состоялся такой же диалог, но обо мне.

Алек использует императив: «Пий!» – скомбинировал из «пить» и «пей». Как раз перед тем я уговаривала Аню пить. Примечательно то, что заметил и запомнил форму.

Аня отвечает грамматически верно (только без чередования согласных) на мой вопрос: «Видишь змея?» – «Визю».

2 + 11

У Ани не получается русское «р» – и очень хорошо выходит немецкое «р».

У Алека как будто пропал интерес к книжкам, словам.

Прочитала у Карин Ямперт (Jampert K. Schl"usselsituation Sprache. Opladen, 2002. S. 76 u. w.) о сомнениях по поводу принципа «один человек – один язык» (и компромиссного «язык семьи – язык окружения»): не срабатывает ли в голове ребёнка иной механизм выбора языка, не продолжает ли ребёнок «по инерции» говорить на том языке, на каком начат разговор?..

Не со всем, что автор из ситуации детского двуязычия выводит, можно согласиться.

Справедливо, что на практике принцип «один человек – один язык» не выдерживается: в двуязычных семьях, например, всё равно ведь (как правило) один из языков – общий для родителей. О чём-то подобном я уже думала: когда мы говорим между собой на немецком, принцип не работает, так что ещё немного – и детки перестанут верить в необходимость «навязываемого» каждым из нас языка… Но вот вопрос: правильно ли думать, что принципу следовать не надо? Есть ведь и другие причины быть верными своему родному языку: например, чистота языков, которым хочется обучить ребёнка.

И ведь писали уже, что для детей язык не к ним обращённых высказываний не столь важен (М. вспоминает нечто подобное из своего детства).

И ещё: а если ребёнок начинает разговор? При склонности маленьких прагматиков к одноязычию они просто раз и навсегда перейдут на язык большинства (в Германии так, во всяком случае). Как забыть встречу в магазине: папа говорит с девочкой по-русски, она отвечает на немецком. Казалось бы, комфортное для обоих общение – но ведь ситуация означает, что русский для ребёнка не «родной» (т. е. ребёнок фактически не двуязычен). И ведь и в самом деле родители таких детей жалуются, что ребёнок говорит с акцентом и с ошибками, а для многих реалий не находит русских слов…

Ясно, что идеального двуязычия в жизни не бывает. Если пойдут в англо-немецкую школу, в идеале надо бы мне дублировать преподавание на русском, чтобы понятия отложились в голове на 3 языках. Надо бы организовать, помимо немецкого, русское и англоязычное телевидение, чтобы культурный опыт и словарный запас были приближены к соответствующим у русских и американских ровесников. Нереально…

Попробовала, читая, спрашивать Аню, что видит на картинке, что будет дальше, что она запомнила из прочитанного.

М. похвалил их успехи в грамматике. Алекова грамматика: «Don’t, icky».

Аня: «Du machst драться». Победа немецкого? Вообще, Аня может сказать на немецком больше, чем на наших языках. И говорит более связно.

Прислушивается к разговорам взрослых, выуживает уже слышанные, но не вполне усвоенные слова, догадавшись, что они значат, переспрашивает: «Ist das Schrank?»

День рождения на носу. Можно было бы ожидать скачка в языке – скорее откат. И вообще, стали «дикие»: спорят и дерутся, не хотят гулять, по утрам не хотят одеваться, Алек совершенно перестал интересоваться словами и книжками – только железная дорога. Аня не хочет смотреть фильмы (и не только «Монстров»; правда, когда всё-таки включаем, смотрит).

Александр теперь уверенно говорит «Алек», за папой и мамой многое повторяет. Правда, не всегда! Сегодня хотел австралийских орехов, я держала банку и просила повторить за мной: «Дай орехов, пожалуйста!» «Дай» и «пожалуйста» он может, а «орехов» и не вздумал повторять: «р» в слове! Мычал, показывал пальцем и хныкал, но на просьбу повторять за мной «отвечал» молчанием. Ушла, поставив орехи в недоступное место (выступ фильтра над плитой). Перед тем, как уйти, видела: Алек, поставив стул поближе к плите, тянется к орехам; видно было, что не дотягивается. Убежала, делала срочные свои дела, слышала из кухни пару раз грохот двигаемой мебели. Побежала выносить мусор – заметила краешком глаза, что Алек что-то ест; вернулась – засекла, опять-таки краешком глаза, какое-то движение, как будто Алек отходит от плиты и стул оттаскивает. Сказала М.: кажется, Алек достал-таки орехи, но как, ума не приложу: он ведь не мог дотянуться! М., чуть позже, открыл банку – и ахнул: почти всё съедено! И в самом деле, каким-то чудом достал и слопал! Ему легче проявить смекалку и добыть желаемое, чем напрячь лицевые мускулы и, потренировавшись, выдать пару слов…