Наши трёхъязычные дети

Я не люблю бытовые сказки, перенасыщенные морализированием. Кажется, и у детей возникли проблемы с ними: сборник сказок в пересказах и обработках Л. Толстого, В. Даля, К. Ушинского слушали настороженно – и никогда не просили перечитывать. Трудно, правда, сказать, что именно воздвигло дистанцию, неизбежные «правила» (намёк-урок, непременная нагрузка сказочной «лжи», усиленная представителями «великой литературы») или бытовой жанр. Я заметила, что волшебные сказки воспринимаются, напротив, сверхэмоционально. Мы купили сказки, выпущенные издательством «Омега», длинные, с нечастыми картинками, – как ни удивительно, книга стала любимой у пятилетних малышей. Они не отпускали меня, пока я не дочитывала 30–40-страничные истории до конца.

Алека в восторг привели Емелины вёдра, сами шагающие домой, над печкой, которая идёт по улице сама собой, он от души – очевидно было! – хохотал.

Похоже, русская сказочная фантазия попала в резонанс с настроем английской литературы на эксцентрику и нонсенс?

Тут, кажется, и ответ на вопрос, в каких отношениях «английский» выбор с «русскими» приверженностями и предпочтениями, повлиял ли он на них.

Если присмотреться, многое из того, что понравилось по-русски, созвучно «английскому» стилю! Словесные игры («Кит и кот» и «Странное происшествие» Бориса Заходера, «Песенка про летний дождь» Михаила Яснова, «Эхо» из остеровских рассказов о котёнке по имени Гав, «Пудинг» Андрея Усачёва…). Путаница-небылицы («Людоед и принцесса» Генриха Сапгира, многое у Чуковского). Перенос в литературу «диснеевских экшн», с их безграничной изобретательностью в ужастиках во многих текстах, от того же Усачёва до Остера. (Кстати, остеровские «Задачки про близнецов» – один из немногих для Алека стимулов заниматься математикой…).

Очень понравились переводы с английского Чуковского, Маршака. А также «Аня в стране чудес» Набокова, книжки Александра Волкова и Заходера (переложения произведений Льюиса Кэрролла, Франка Баума и Алана Милна) – опять-таки, эхо английской литературы! Мы полюбили (читали и перечитывали) и «до-подлинники» «старинных английских баллад» от Вадима Левина, эти тонкие великолепные стилизации-квазипереводы («настолько новы, что англичане ещё не успели написать их подлинники»)…

В немецкой литературе хорошо приняли местного «Стёпку-Растрёпку» (Heinrich Hoffmann, «Struwwelpeter») и истории Буша о Максе и Морице – всё по той же причине? восприняли «жестокости» и «ужасы» как английские лимерики? как абсурдистские стихи – в духе Хармса, который, кстати, к Бушу был неравнодушен? (Мораль поняли – но, кажется, не «прониклись» – первой реакцией был смех.)

Не хочется преувеличивать. «Английские» пристрастия детей отчётливо выражены, но печатью их отмечены всё же не все любимые книжки. Не слишком много «английского», например, в романе «Эмма и голубой Джинн» Корнелии Функе, который мы прочитали на одном дыхании. Или в истории «Das kleine Ich-bin-ich» Миры Лобе (мы с Аней сшили это странное существо, использовав выкройку, приложенную к книге, и Аня очень полюбила игрушку; позднее мы сходили на спектакль по книге – нереалистическая, условная постановка понравилась и усилила симпатию к персонажу). Тут, скорее, именно «просто хорошие» детские книжки, истории, в принципе переводимые на любой язык. (В общем-то, такого же рода, как немецкий мультфильм без слов о кроте или бессловесные польские – о Болеке и Лёлеке…)

* * *

Как обстоит дело с восприятием других искусств?

Английская песенная культура в нашей семье опять-таки уверенно лидирует. А русская, боюсь, отстаёт даже от немецкой… Довольно много немецких песенок дети выучили в детсаду, особенно когда начали петь в хоре. Любят и «сложное»: песни-истории (Geschichtenlieder) из сборника «Der Traumzauberbaum» Райнхарда Лакоми и Моники Эрхардт (Reinhard Lakomy, Monika Ehrhardt).

Когда малышам было года три, я ещё могла распевать вместе с ними простые русские песенки (о кузнечике, о двух весёлых гусях – она у Ани проходила под «кодовым названием» «Гуси-лебеди»; песенки крокодила Гены и Чебурашки), но позднее решительно не находила ничего, понятного ребёнку и достойного сравнения, скажем, с «Луси» из «Жёлтой подлодки» («Lucy in the Sky with Diamonds» Аня любит до умопомрачения и знает наизусть). Пока были совсем маленькие, пела им из Окуджавы, пела русские народные песни – потом перестала: вряд ли понимают…

Возможно, я была не права. И по отношению к простому – то, что дети распевали, приходя из садика, показывает, насколько они снисходительны к словам (из любви к рифмам как таковым?), и по отношению к сложному тоже: по-английски они многое слушают (и даже подпевают), даже не понимая смысла. Может быть, стоило разучивать с ними и не слишком притязательные детские песенки, и «взрослые». В одном случае – поступиться вкусом ради механического усвоения речевых оборотов. В другом – не ожидать многого, удовлетворяясь погружением в мелодии и настроения…