Наши трёхъязычные дети

Пусть так; такие бытовые условия в наши времена, понятно, трудновоспроизводимы, но какой-то урок современные родители, наверное, всё же могут извлечь. Например, такой: важно облегчить отношения с ребёнком, отказаться от постоянного давления и бесконечных поучений, «просто» любить и заботиться, просто разговаривать, играть и смеяться вместе…

Но, похоже, возможны и другие выводы-обобщения. В сборнике «Язык русского зарубежья: Общие процессы и речевые портреты» приведена любопытная статистика. Из 53 информантов-эмигрантов первой волны, с которыми в ходе работы над книгой познакомилась один из её авторов и редактор профессор Елена Андреевна Земская, лишь 2 человека знают только один язык (столько же – знающих 6 языков); большинство знают 2 языка (19 человек), а то и 3 (17 человек), 4 (9 человек) или даже 5 языков (4 человека).

Для первой эмиграции многоязычие было нормой. Тогда как «четвёртая волна» на протяжении одного поколения… теряет единственный язык. Утрачивает родной и не выучивает иностранный (см. описанный и проанализированный в работах Катарины Менг и Екатерины Юрьевны Протасовой язык «русских немцев», примеры «нового пиджина» у русских американцев в работах Марии Полинской – Maria Polinsky).

А ведь и первая волна не сплошь из таких семей, как набоковская, состояла!

Так в чём же причина того, что у эмигрантов первой волны знание нескольких языков было не исключением, но правилом (и передавалось из поколения в поколение)? Может быть, главное как раз в само́м настрое, в осознании того, что владение несколькими языками – норма языкового быта. Что образованному человеку без этого никак не обойтись.

Пока мы будем думать, что многоязычие – удел немногих, уделом немногих оно и останется.

Предварительные итоги

Языковое развитие наших детей, к сожалению или счастью, не было стопроцентно направляемым. По многим причинам.

Мы довольно поздно начали относиться к нему с должным вниманием: нужно было, чтобы заботы переросли некую критическую точку (достигли критической массы). Но и после того как прояснились корни проблем и направления работы, мы уделяли многоязычному воспитанию далеко не всё свободное время. Что мешало? Наша занятость, но не только. Нам достался на удивление независимый и своевольный сын: чуть только он замечал, что игры нацелены на обучение, сразу же отказывался в них участвовать! Он едва ли не сам выбрал линию своего развития. И довольно последовательно её придерживался… Впрочем, мы и не хотели пестовать многоязычие, как тепличное растение.

Кажется, именно таким, каким получился, наш семейный опыт и интересен. Многоязычие наших детей – не «элитарное». (Хотя и не исключительно «натуральное», то есть неуправляемое…)

Наши успехи – наши проблемы и ошибки

Главное наше достижение: активное многоязычие. Наши дети в разговорах с нами без сопротивления используют наши родные языки. Не только понимают все три языка, но и действительно изъясняются на них.

Говорят не всегда правильно (дочь правильнее, чем сын), но прогресс в каждом языке заметен, над ошибками мы работаем – поэтому есть основания для оптимизма.

Немецкий у наших детей – быстрее русского или английского. Но и самый неправильный (у Алека)… Может быть, не такой выразительный и сложный, как у немецких девочек и мальчиков, выросших в семьях, где родители за языком следят; но с языком большинства детей вполне сравним (у Ани, во всяком случае).

Русский – лексически богатый, синтаксически сложный, литературный. Правильный у Ани; у Алека всё, что связано с категорией рода, кажется неодолимым, небезупречно склонение. Алековы ошибки (в роде) необычны для русских детей, впрочем, у Алека в запасе ещё по меньшей мере пара лет (до той поры, когда, по меркам русских педагогов, завершается формирование языковой системы).

Английский сильно выправился после последней поездки в Америку, беглый и в основном правильный. В английском дети (особенно Аня) используют слова и обороты, не всем взрослым известные, причём употребляют их верно.

«Переключение кода» (ситуативно оправданный переход с языка на язык), конечно, присутствует в речевой практике наших малышей. Но по-разному. Как уже отмечалось, Аню «переключает» в основном тема или сильная ассоциация (если заговорит о садике, то, скорее всего, на немецком, подумает о папе – переходит на английский). Алек, в противоположность Ане, раз выбранного им в разговоре с постоянным собеседником языка не меняет, если трудно находить слова, сообщает об этом. Если собеседник меняет язык, оба – и Алек, и Аня – реагируют гибко: следуют чужим курсом.

Алек и Аня пишут и читают по-русски; Аня овладела английской грамотой.