Наши трёхъязычные дети

Дети приглашены на день рождения к Беннету. Беннет (2 года) двуязычный и тоже отстаёт: говорит лишь несколько слов (Mama, Papa, Opa, auto, aus, nicht…). Зато Алек отличился: говорил много и громко с незнакомыми людьми (Аня же стеснялась и молчала!). Рассказал, что это мама купила подарок, просил торт, сообщил, что пирожное понравилось, призывал посмотреть на новую игрушку, предлагал Беннету играть…

На улице Алек здоровается с прохожими, улыбается, кричит «халло!» Легко и охотно вступает в разговор с незнакомыми людьми, причём чаще всего сам начинает беседу. Например, в воскресенье на площадке рассказывал подошедшим мамам, что построил туннель, а в понедельник просил незнакомого чужого папу взять в руки совок и рыть песок…

Аня: «ждаю».

К Пасхе оба получили в детском саду кучу сладостей; мы даём их на десерт к обеду, после того как съеден суп; Аня стала есть много лучше. Сегодня спрашиваю, что хотят есть. Алек с уверенностью в своём праве требует «колада». Аня, более дисциплинированная, но и не без хитрости, раздумчиво заявляет, что съела бы «шоколадовый суп». Образовала новое слово, по модели, – доказательство того, что осознаёт грамматику, не просто повторяет! Вот только образец не вполне очевиден – название цвета (розовый?)? «Луковый» они не слышали; остальные названия супов образуются, скорее, с суффиксом «н» (капустный, картофельный, рыбный…). По названию сока (абрикосовый, персиковый, апельсиновый, вишнёвый)? Всё равно эти слова они слышат реже, чем прилагательные с «н». И ведь яблочный сок – любимый.

Алек и Аня говорят многое грамматически правильно по-немецки (прошедшее, неопределённый артикль). Алек по-русски почти всегда правильно употребляет лицо (слышала от него 1-е и 3-е, в том числе с изменением формы: вижу), императив. И чаще всего род в прошедшем («Ты умылась?» – в смысле «помыла пол»; «поел»)!

Когда Алек осваивает новую форму / новое слово, спрашивает: «Павильна?»

Об Ане М. сказал: в английском у неё совершенная грамматика, только немецкая: практически переводит с немецкого на английский (we leave = lassen).

У Алека до сих пор встречаются неоткорректированные слова («аподус» – автобус). Когда нужно выразить новую и не привязанную к практическим потребностям мысль, нередко теряется, запинается и мычит, не находя слов. А учиться по-прежнему не хочет. В отличие от Ани.

Аня тоже путает животных! Смотрели «Маугли» – увидев павлина, закричала: пингвин! Правда, это единичный случай – в отличие от Алекова «кадила» (крокодила), который на самом деле всегда оказывается тигром.

Аня, наконец, обратила внимание, что «трусики» как бы множественного числа. Поправляет: «Nur eine!» А чуть раньше пыталась говорить «трусика». (Я тогда не поняла, что это она «анализирует» форму.) Явное осознание категории числа.

Читали «Бармалея». Алек, наконец, участвует в процессе: показывает, где соответствующая тексту картинка. Однако в конце, когда я закрыла книжку, не смог вспомнить вехи сюжета. В отличие от Ани.

Насколько влияет немецкий на их русский язык? До сих пор не до конца разобрались с падежами – не потому ли, что в немецком практически нет падежных окончаний (только артикли)? И в английском нет.

Аня: What is that?

М.: That’s an alarm.

Аня: O! Noch mehr Larm!

(т. е. раскладывает слово на артикль и «слово», похожее на немецкое Lärm).

Если Аню упрекнуть в том, что она жадничает (я это делаю в форме вопроса: «Неужели ты жадная?»), она соглашается – и с чистой совестью прижимает к груди то, чем не хочет делиться. Если то же самое проделать с Алеком, он совершенно выходит из себя, кричит: «Я не жадный!!!» – и лезет драться; делиться, впрочем, тоже не желает… В чём тут дело, в характерологии (нечто вроде «цинизма» на детский лад у Ани?) или в чувстве языка – в том, что Алек чувствует оценочные оттенки значений, а Аня нет?

Алек всё чаще «рассуждает» (как Аня) о том, что у Хельги одни слова, у мамы – другие. Что Аня, как девочка, должна говорить так, он же, как мальчик, иначе. Например, сегодня: «Аня – сама, Алек – сам». М. поражён, спрашивает, как мне удалось достичь того, что он научился, наконец, правильной форме. Однако Алек не «научился»: он, как и прежде, говорит о себе «сама». Точнее будет сказать, он «понял» различие форм.

Были в зоопарке 6 часов – боюсь, поездка скорее не понравилась: замёрзли, устали, звери за решёткой, недосягаемы – а детям хотелось на них кататься и т. п. Правда, можно было гладить и кормить маленьких домашних животных. Думаю, что жираф, обезьяны, бегемот и морские львы в памяти всё же остались. Может быть, ещё фламинго. Из хищников многих не было.

Играли в «магазин» – надеюсь, выучили по крайней мере несколько стереотипных фраз, научились лучше считать и, может быть, запомнили, как выглядят некоторые купюры и монетки («игровые деньги» имитируют настоящие евро и центы).

Оба не выговаривают «р» и «ш».

Аня всё чаще пытается говорить со мной по-немецки (отдельные слова) – я «не понимаю», тогда, после паузы, следует русское слово (похоже, скорее вспоминает, чем неохотно переключается).