Наши в ТАССе

– Ну, – смахиваю пот со лба, – нравится тебе, госпожа Лестница, у нас? Молчишь? Сказать нечего? Там ты, у пруда, кисла под открытым небом. Дождь, снег – твои. Невозможное солнце – твоё. А тут тебе рай. Над тобой крыша крыльца. И соседи какие у тебя. С одной стороны огромнющий куст цветущих роз, по другую сторону будет живой подсолнух в цвету… Вон там, чуть поодаль, видишь, будет цвести картошка, по забору будет виться фасоль, огурцы побежат по плетню… Раньше там гнила помойка. Со всего дома несли. А я возьми и разбей тут огородишко! Соседи какие у тебя… Красота всюду теперь какая! Любуйся… Всё равно, милушка, молчишь… Ну, я и сам не люблю байду разводить.[174] Спасибо, что на мосту не нагнала… Мы с тобой мирком да ладком ещё не один годок уживём!

2 мая Верандео

И снова продолжение пляски на верандео.

Где что подчистить, где что подогнать… Да мало ль радостных хлопот у подновлённого своего дупла?

Под окном разлился огромный куст шиповника.

Соколинка говорит:

– Если мешает… Сруби!

– Шиповник в цвету мне никогда не мешал.

Мы потуже собрали куст, стянули старой бельевой верёвкой. На флоксы – они на полпальчика торчат из земли – поставили перевёрнутые банки. Чтоб никто не наступил.

Баба Катя выпустила из закутка своих двух поросят погулять по солнышку. Пощипали они немного травки и ну по Катиной делянке лихо носиться, весело похрюкивая друг на дружку.

Бабка не надышится на них.

Пёс Байкал вылетел из своей конуры и вдоль соседнего забора носится за ними с диким лаем.

– Ну чего ты, Байкалушка? – лаской успокаивает его бабка. – Иди в свою каюту, – ткнула пальцем на конуру. – Иди. Не шуми. И на мальчишек, – улыбнулась проносящимся мимо поросятам, – не серчай. Они у меня лихачи! Вишь, как носются! Хоть милицию вызывай, чтоб свистела им за завышку скоростёв!

Пёс не унимается.

– Байкалушка! Кончай эту злую припевку! А то, – она положила руки на подпояску на животе, – горячих насыпаю! Целый возок!

Напоминание о ремне производит на Байкала впечатление.

Он как-то срезанно авкнул и стих.

– Ну! Вот и молодец! Не серчай на моих ребяток. Они травки покушают, косточки расправют и пойдут к себе баюшки…

Пёс удивлённо уставился на бабку.

– Ты не всё понял? Иль тебе не в понятку, чего они хрюкают? Так они это так смеются! И боль ничего! И не над тобой смеются. А так, промежду собойкой. Играются!

Пёс зевнул и лёг, положил голову на лапы.

Тут поросята, разом оттолкнув носами калитку, побежали к дороге.

– Эй! – кричит им вдогонку бабка. – Вы куда-а? Там машины!

Как ни странно беглецы остановились. Будто задумались: и в самом деле, куда мы летим?

Бабка подошла к большенькому, почесала бок, и он готовно опрокинулся, будто подкошенный. Бабка скребёт ему живот и что-то ласковое говорит, а он тихонько хрюкает и выворачивается весь, подымает живот всё выше, выше. Вот лежит он уже на спине, упираясь ногами в небо.

– Нравится? – улыбается ему бабка и продевает под него бечёвку. Он не чует подвоха и в ответ лишь легонько похрюкивает. Бабка потуже стягивает верёвку, взваливает поросёнка на спину и тащит назад. Сделала шага три и ушастик выскользнул из неплотного кольца бечёвки, побежал к закутку.

Бабка сияет. Роняет ему вослед:

– Ничегошко… Живой…

Я с улыбкой наблюдал за милой идиллией. Бабка это заметила и, проходя мимо, спросила:

– Как дела, Толя? Идут?

– Куда ж они денутся? Что им делать? Идут… Вчера из дома получил посылку. Прислали яйца и кусок сала. Заходите как-нибудь. Угощу.

– Тут меня упрашивать не надо…

Она услышала шаги. Повернулась.

Соколинка несла завтрак Байкалу, и баба Катя сказала ей:

– Мань! Ну когда мы с тобой женим нашего Антолика?

– Это вопрос с задачей…

– И с большой! Ты, – говорит мне баба Катя, – всё ищешь запечатанных.[175] А их тольке в таких и найдёшь, как я. Вот на днях была у врача. Он ясно мне сказал, что всё моё всё при мне. В полной сохранности. Никому чужому ни грамма не дадено. Всё при мне! А у молодых этого добра незнамо. Да и где этих целинок наберёшься для вашего брата?

– А всё мужики виноваты! – шумнула Соколинка. – Норовят перепортить всех девок и невинность в дом привесть.

– А где её взять? – разводит руками баба Катя. – Горбатый вопрос.

3 мая, воскресенье

Сегодня двадцать семь тепла. Впервые в этот день за девяносто лет.

Я лажу крышу и пою:

– Если к другому махнула невеста, –
Значит, мне крепко, друзья, повезло!

Раз десять пропел.

Потом сменил пластинку:

– Из-под дуба, из-под вяза
Вышли трое и Наташа! Айя-я-я… Айя-я-я…

4 мая Персональный гимн

За праздник я так наломался на веранде…

Все костоньки плачут.

Работа. Заметок нет. Чем заняться?

Что вижу, что слышу под интерес – всё тащу в дневник.

По временам мелькает перед носом белая поддёвка – Аккуратова садится, приподымая платье. Уж лучше бы вовсе не видеть эту каравеллу Колумба с кормой[176] шире клумбы!

Медведев читает её заметку и выговаривает:

– Не «Началось сооружение», а «Начато сооружение». Так надо.