Наши за границей

— Мерси… Данке… Ну, слава Богу… Въ семь часовъ. Это, стало быть, черезъ два часа. Два часа какъ-нибудь промаячимъ.

Мужъ взглянулъ на жену и одобрительно сказалъ/

— Ну, вотъ видишь… Говоришь-же по-нѣмецки, умѣешь, а разговаривать не хочешь.

— Да комнатныя и обыкновенныя слова я очень чудесно умѣю, только мнѣ стыдно.

— Стыдъ не дымъ, глаза не ѣстъ. Сади, да и дѣлу конецъ.

Смеркалось. Супруги съ нетерпѣніемъ ждали Кенигсберга. При каждой остановкѣ они высовывались изъ окна и кричали кондуктору:

— Кенигсбергъ? Кенигсбергъ!

— Nein, nein, Königsberg wird noch weiter.

— Фу, ты пропасть! Все еще не Кенигсбергъ! A пить и есть хочу, какъ собака! — злился Николай Ивановичъ.

Но вотъ поѣздъ сталъ останавливаться. Показался большой вокзалъ, ярко освѣщенный.

— Königsberg! — возгласилъ кондукторъ.

— Слава тебѣ Господи! Наконецъ-то!

Пассажиры высыпали изъ вагоновъ. Выскочили и Николай Ивановичъ съ Глафирой Семеновной. У станціи стояли сразу три поѣзда. Толпился народъ. Одни входили въ вагоны, другіе выходили. Носильщики несли и везли сундуки и саквояжи. Шумъ, говоръ, свистки, звонки, постукиваніе молотковъ о колеса.

— Вотъ адъ-то! — невольно вырвалось у Николая Ивановича. — Да тутъ живымъ манеромъ растеряешься. Постой, Глаша, надо замѣтить, изъ котораго поѣзда мы вышли, а то потомъ какъ-бы не попасть въ чужой поѣздъ. Видишь, нашъ поѣздъ по серединѣ стоитъ, а на боковыхъ рельсахъ — это чужіе поѣзда. Ну, пойдемъ скорѣй въ буфетъ.

— Нѣтъ, голубчикъ, я прежде въ уборную… Мнѣ поправиться надо. Вѣдь сколько времени мы не выходя изъ вагона сидѣли, а въ здѣшнихъ вагонахъ, ты самъ знаешь, уборныхъ нѣтъ, — отвѣчала жена. — Безъ уборной мнѣ и ѣда не въ ѣду.

— Какая тутъ поправка, коли надо торопиться пить и ѣсть скорѣй. Вѣдь только двѣнадцать минутъ поѣздъ стоитъ. Да и чортъ ихъ знаетъ, какія такія ихнія нѣмецкія минуты! Можетъ быть, ихнія минуты на половину меньше нашихъ. Идемъ скорѣе.

— Нѣтъ, не могу, не могу. Увѣряю тебя, что не могу… Да и тебя попрошу проводить меня до уборной и подождать у дверей, а то мы растеряться можемъ.

— Эхъ, бабье племя! — крякнулъ Николай Ивановичъ и отправился вмѣстѣ съ женой отыскивать женскую уборную.

Уборная была найдена. Жена быстро скрылась въ ней. Мужъ остался дожидаться у дверей. Прошло минутъ пять. Жена показывается въ дверяхъ. Ее держитъ за пальто какая-то женщина въ бѣломъ чепцѣ и что-то бормочетъ по-нѣмецки.

— Николай Иванычъ, дай, Бога ради, сколько-нибудь нѣмецкихъ денегъ, или разсчитайся за меня! — кричитъ жена. — Здѣсь, оказывается, даромъ нельзя… Здѣсь за деньги. Даю ей русскій двугривенный, не беретъ.

— Въ уборную на станціи, да за деньги!.. Ну, народъ, ну, нѣмецкіе порядки! — восклицаетъ Николай Ивановичъ, однако суетъ нѣмкѣ денегъ и говоритъ:- Скорѣй, Глаша, скорѣй, а то и поѣсть не успѣемъ.

Они бѣгутъ, натыкаются на носильщиковъ. Вотъ и буфетъ. Разставлены столы. На столахъ въ тарелкахъ супъ. «Табдьдотъ по три марки съ персоны», читаетъ Глафира Семеновна нѣмецкую надпись надъ столомъ.

— Полный обѣдъ есть здѣсь за три марки. Занимай скорѣй мѣста, — говоритъ она мужу.

Тотъ быстро отодвигаетъ стулья отъ стола и хочетъ сѣсть, но лакей отстраняетъ его отъ стола и что-то бормочетъ по-нѣмецки. Николай Ивановичъ выпучиваетъ на него глаза.

— Ви? Васъ? Мы ѣсть хотимъ… Эссенъ… митагъ эссенъ, — говоритъ Глафира Семеновна.

Лакей упоминаетъ слово «телеграмма». Подходятъ двое мужчинъ, говорятъ лакею свою фамилію и занимаютъ мѣста за столомъ, на которыя разсчитывалъ Николай Ивановичъ.

— Что-жъ это такое! — негодуетъ Николай Ивановичъ. — Ждали, ждали ѣды, пріѣхали на станцію и ѣсть не даютъ, не позволяютъ садиться! Однимъ можно за столъ садиться, а другимъ нельзя! Я такія-же деньги за проѣздъ плачу!

Лакей опять возражаетъ ему, упоминая про телеграмму. За столомъ, наконецъ, находится какой-то русскій. Видя, что двое его соотечественниковъ не могутъ понять, что отъ нихъ требуютъ, онъ старается разъяснить имъ.

— Здѣсь табльдотъ по заказу… Нужно было обѣдъ заранѣе телеграммой заказать, — говоритъ онъ. — Вы изволили прислать сюда телеграмму съ дороги?

— Какъ телеграмму? Обѣдъ-то по телеграммѣ? Ну, порядки! Глаша! Слышишь? — обращается Николай Ивановичъ къ женѣ. — Очень вамъ благодаренъ, что объяснили, — говорить онъ русскому. — Но мы ѣсть и пить хотимъ. Неужели-же здѣсь безъ телеграммы ничего ни съѣсть, ни выпить нельзя?

— Вы по картѣ можете заказать. По картѣ что угодно…

— Эй! Прислужающій! Человѣкъ! Эссенъ! Что нибудь эссенъ скорѣй и биръ тринкенъ! — вопитъ Николай Ивановичъ. — Цвей порціи.

Появляется лакей, ведетъ его и супругу къ другому столу, отодвигаетъ для нихъ стулья и подаетъ карту.

— Гдѣ тутъ карту разсматривать, братецъ ты мой! Давай двѣ котлеты или два бифштекса.

— Zwei Goteleten? O, ja… — отвѣчаетъ лакей и бѣжитъ за требуемымъ, но въ это время входитъ желѣзнодорожный сторожъ и произноситъ что-то по-нѣмецки, упоминая Берлинъ.

Пассажиры вскакиваютъ изъ за-стола и принимаются разсчитываться.

— Что-же это такое, Господи! Неужто-же поѣздъ отправляется? Вѣдь эдакъ не пивши, не ѣвига уѣзжать надо. Берлинъ? — спрашиваетъ онъ сторожа.