Наши за границей

– А все ты своими улыбками ему повод подала. «Мусье, мусье… мерси, мерси»… Вот тебе и мерси. Ты особенно какие‑то пронзительные улыбки перед ним делала, когда мы ехали из Парижа в Женеву, – вот он и возмечтал. Два раза за руку его взяла; черт знает кто, а ты ему руку подаешь!

– Да ведь нужно было поблагодарить его за любезность. Ты, я думаю, видал, как он распинался перед нами в вагоне. Ужин нам схлопотал, конфетами нас угощал. А уж как он образцы кружев мне дешево продал, так это просто удивительно!

– Молчи, пожалуйста, не расхваливай мерзавца!

Произошла пауза. Николай Иванович злился и усиленно затягивался папироской.

– Тебе‑то больно от него попало?! – начала опять Глафира Семеновна.

– Ну, что за больно! Он только схватил меня за голову.

– Нет, за уши. Вон уши‑то и посейчас у тебя красны.

– Да что ты словно радуешься! – возвысил голос Николай Иванович. – Конечно же ему вдесятеро больше от меня досталось, и доказательством вот этот клок волос, – хлопнул он себя по карману. – У меня трофей, а у него ничего.

– Знаешь, ведь он тебя на дуэль вызывал, – продолжала Глафира Семеновна.

– Да что ты врешь! Когда?

– А когда подошел к окну вагона. Ты ведь по‑французски не понимаешь, а я‑то поняла. Из‑за этого он тебе и карточку свою визитную совал.

– Скотина! Задал бы я ему дуэль. Пополам бы его перервал, ежели бы не сидел в вагоне. Туда же, дуэль, жидконогая кочерга эдакая!

– Да он и звал тебя выйти из вагона, а когда ты не вышел, то он и схватил тебя за уши, намереваясь побить, что ли.

– Да не хватал он меня за уши.

– Ну, не хватал, не хватал.

– Конечно же не хватал. Что, я не чувствовал, что ли! – отпирался Николай Иванович.

Глафира Семеновна посмотрела на мужа и улыбнулась.

– Да что ты подсмеиваешься‑то надо мной?! – крикнул тот, раздражаясь.

– Просто мне забавно, что такое приключение с нами в дороге стряслось. Точь‑в‑точь как во французском романе. Я даже читала что‑то подобное, – отвечала Глафира Семеновна. – Конечно, только там драки не было и никто ни у кого не вырвал клока волос, а все обошлось по‑благородному, – прибавила она. – Какой‑то граф влюбился в замужнюю маркизу…

– Сочиняй, сочиняй! Эта маркиза‑то ты, что ли?

– Да вот вроде нас. Только это было не в вагоне, а на станции железной дороги. Маркиз с маркизой сидели на станции и отправлялись в Ниццу. Вдруг входит граф и прямо подает карточку: «Рю Лафайет, нумер такойто»… Затем объяснение: «Двоим нам нет места на земном шаре… Или я, или вы… Присылайте секундантов»… И вот они едут в Италию, и там, среди лимонной рощи…

– Молчи, молчи! Вздор городишь! – перебил жену Николай Иванович.

– Но там маркиза была влюблена в графа. Маркиз был старик… – не унималась Глафира Семеновна.

– Довольно, тебе говорят!

– А ну тебя! Ни о чем путном говорить с тобой нельзя.

– Не люблю я слушать твоих романов. Ведь это все вздор, чепуха…

– Так о чем же говорить‑то?

– А вот хоть о том, что в этом ресторане в Женеве, в котором мы обедали, за водку меня просто ограбили. Знаешь, по скольку с меня взяли за рюмку русской очищенной водки? По два франка, то есть по восьми гривен на наши деньги, ежели считать по курсу. Пять маленьких рюмок я выпил и заплатил десять франков, четыре рубля. Ах! Грабители, грабители! За простую русскую водку! Глаша, слышишь?

– Да не желаю я об водке разговаривать! Ты об романах не желаешь, а я об водке, – вот тебе и весь сказ.

Водворилась пауза. Николай Иванович прижался в угол дивана и стал похрапывать.

Поезд мчался по направлению к Берну среди живописных гор, усеянных по склонам виноградниками. Надвигались сумерки. Темнело.

Вин, а нe вeн

Швейцарские железные дороги изобилуют станциями. Поезд бежал с необыкновенной быстротой, но то и дело, почти каждые десять минут, останавливался на какой‑нибудь станции на одну минуту, быстро выпускал и забирал пассажиров и снова мчался. Второй класс так и не наполнялся пассажирами, все ограничивались третьим классом, и супруги сидели в купе по‑прежнему одни.

Николай Иванович спал крепким сном и раскатисто храпел. Глафире Семеновне не спалось. На каждой станции она отворяла окно и наблюдала выходящую из поезда и входящую публику, продавцов и продавщиц, снующих по платформе и предлагающих публике пиво в стаканах, сэндвичи, груши, яблоки, виноград, букетики цветов, плетеные корзиночки, мелкие стеклянные изделия, фотографии швейцарских видов, конфеты, печенье и т. п. Сначала продавцы и снующая публика говорили только по‑французски, потом к французскому языку стал примешиваться немецкий язык, и, наконец, вдруг французский язык исчез совершенно, и воцарился один немецкий. Началась немецкая Швейцария. Глафира Семеновна, заметив изменение языка при покупке съестных предметов, начала будить мужа.

– Можешь ты думать, опять Неметчина началась, – говорила она, расталкивая его. – Повсюду немецкий язык и самые серьезные рожи. Пока был французский язык, рожи были веселые, а как заговорили по‑немецки – все нахмурилось.

Николай Иванович что‑то промычал и стал протирать заспанные глаза.