Наши за границей. Где апельсины зреют

– Не хнычь и молчи, – хлопнул Конурина по плечу Николай Иваныч. – И чего ты в самом деле!.. Сам согласился ехать с нами всюду, куда мы поедем, а теперь на попятный. Назвался груздем, так уж полезай в кузов.

– Подъехать к самой Италии – и вдруг домой! – бормотала Глафира Семеновна. – Это уж даже и ни на что не похоже.

– А разве мы уже подъехали? – спросил Иван Кондратьич.

– Да конечно же подъехали. Вот только теперь проехать немножко в сторону…

– А много ли в сторону? Сколько верст отсюда, к примеру, до Италии?

– Да почем же я-то знаю! Здесь верст нет. Здесь иначе считается. К тому же в этой местности я и сама с мужем в первый раз. Вот приедем в Ниццу, так справимся, сколько верст до Италии.

– А мы теперь разве в Ниццу едем? – допытывался Конурин.

– Сколько раз я вам, Иван Кондратьич, говорила, что в Ниццу.

– Да ведь где ж все упомнить! Мало ли вы мне про какие города говорили. Ну а что такое эта самая Ницца?

– Самое новомодное заграничное место, куда все наши аристократки лечиться ездят. Моднее даже Парижа. Юг такой, что даже зимой на улицах жарко.

– А… Вот что… Стало быть, во́ды?

– И во́ды… и все… Там и в море купаются, и во́ды пьют. Там вот, ежели у кого нервы, – первое дело… Сейчас никаких нервов не будет. Потом мигрень… Ницца и от мигреня… Там дамский пол от всех болезней при всей публике в море купается.

– Неужели при всей публике? Ах, срамницы!

– Да ведь в купальных костюмах.

– В костюмах? Ну, то-то… А я думал… Только какое же удовольствие в костюмах! Так, в Ниццу мы теперь едем. Так-так… Ну а за Ниццей-то уже Италия пойдет?

– Италия.

– А далеко ли она все-таки оттуда будет?

IV

Кондуктор, взяв два с половиной франка «пур буар»[14], хоть и дал слово не впускать никого в купе, где сидели Ивановы и Конурин, но слова своего не сдержал. На одной из следующих же станций спавший на диване Конурин почувствовал, что его кто-то трогает за ногу. Он открыл глаза. Перед ним стоял мрачного вида господин с двумя ручными чемоданами и говорил:

– Je vous prie, monsieur…[15]

Он поднимал чемоданы, чтобы положить их в сетку.

– Послушайте… Тут нельзя… Тут занято… Тут откуплено!.. – закричал Конурин. – Кондуктор! Где кондуктор?

Пассажир продолжал говорить что-то по-французски и, положив чемоданы в сетку, садился Конурину на ноги. Конурину поневоле пришлось отдернуть ноги.

– Глафира Семеновна! Да что же это такое с нами делают! Скажите вы этому олуху по-французски, что здесь занято! – будил он Глафиру Семеновну, а между тем схватил пассажира за плечо и говорил: – Мусью… Так не делается. На ноги садиться не велено. Выходи.

Тот упрямился и даже оттолкнул руку Конурина. Глафира Семеновна проснулась и не сразу поняла, в чем дело.

– Позовите же кондуктора. Пусть он его выпроводит, – сказала она Конурину.

– Матушка. Я без языка… Как я могу позвать, ежели ни слова по-французски!

– Кондуктер! Мосье кондуктер! – выглянула она в окошко.

Но в это время раздалась команда «en voitures», и поезд тронулся.

– Вот тебе и франко-русское единство! – бормотал Конурин. – Помилуйте, какое же это единство! «Вив ля Франс, вив Рюсси», взять полтора франка, обещать никого не пускать в вагон – и вдруг, извольте видеть, эфиопа какого-то посадил! Это не единство, а свинство. А еще «вив Рюсси» сказал.

– Да уж, это «вив Рюсси»-то я еще в Париже в ресторане Бребан испытал, – сказал тоже проснувшийся Николай Иванович. – И там гарсон сначала «вив Рюсси», а потом на шесть франков обсчитал.

Пассажир угрюмо сидел в купе и расправлял вынутую из кармана дорожную шапочку, чтобы надеть ее на голову вместо шляпы. Ехали по туннелю. Стук колес раздавался каким-то особенным гулом под сводами.

– Все туннели и туннели… – сказала Глафира Семеновна. – Выедем из туннеля, так надо будет открыть окно, а то душно здесь, – прибавила она и стала поднимать занавеску, которой было завешано окно.

– Из Ниццы Италия уж совсем недалеко.

– Ну а все-таки дальше, чем от Петербурга до Новгорода?

– Ах, как вы пристаете, Иван Кондратьич! Ей-ей, не знаю.

– И ты, Николай Иванович, тоже не знаешь? – обратился Конурин к спутнику.

– Жена не знает, так уж почем же мне-то знать! Я человек темный. Я географии-то только моря да реки учил, а до городов не дошел, – отвечал Николай Иванович.

Конурин покачал головой.

– Скажи на милость, никто из нас ничего не знает, а едем, – сказал он и, подождав немного, опять спросил: – Простите, голубушка… Я опять забыл… Как город-то, куда мы едем?..

– Ах, Боже мой! В Ниццу, в Ниццу! – раздраженно произнесла Глафира Семеновна.

– В Ниццу, в Ниццу… Ну, теперь авось не забуду. Не знаете, когда мы в нее приедем?

– Да на станции в Марселе говорили, что завтра рано утром.