Наши за границей

— Итальянский бульвар… — рассказывал он по-французски.

— Ах вот он, Итальянский-то бульвар! — восклицала Глафира Семеновна. — Этот бульвар почти в каждом романе встречаешь. Смотри, Коля, сколько здесь народу! Все сидят за столиками на улице, пьют, едят и газеты читают… Как же это полиция-то позволяет? Прямо на улице пьют. Батюшки! Да и извозчики газеты читают. Сидят на козлах и читают. Стало быть, все образованные люди. Николай Иваныч, как ты думаешь?

— Да уж само собой, не нашим рязанским олухам чета! А только, Глаша, ты вот что… Не зови меня теперь Николаем Иванычем, а просто мусье Николя… Париж… ничего не поделаешь. Въехали в такой знаменитый французский город, так надо и самим французиться. С волками жить — по-волчьи выть. Все по-французски. Я даже думаю, потом в каком-нибудь ресторане на французский манер лягушку съесть.

— Тьфу! Тьфу! Да я тогда с тобой и за стол не сяду.

— Ах, брат! Назвался груздем, так полезай в кузов. Уж французиться так французиться. Как лягушка-то по-французски?

— Ни за что не скажу.

— Да не знаешь, оттого и не скажешь.

— Нет, знаю, даже чудесно знаю, а не скажу.

— Ну все равно, я сам в словаре посмотрю. Ты думаешь, что мне приятна будет эта лягушка? А я нарочно… Пускай претит, но я поднатужусь и все-таки хоть лапку да съем, чтобы сказать, что ел лягушку.

— Пожалуйста, об этом не разговаривай. Так вот они какие, бульвары-то! А я их совсем не такими воображала. Бульвар де Капюцин… Вот на этом бульваре Гильом Безюше, переодетый блузником, в наклеенной бороде, скрывался, пил с полицейским комиссаром абсент, и тот никак не мог его узнать.

— Ты все из романов? Да брось, говорят тебе!

— Ах, Николай Иваныч…

— Николя… — перебил Николай Иванович жену.

— Ну, Николя… Ах, Николя, да ведь это приятно. Удивляюсь только, как Гильом мог скрываться, когда столько публики! Вот давеча извозчик упомянул и про Нотр-Дам де-Лорет… Тут жила в своей мансарде Фаншетта.

— Фу-ты, пропасть! Вот бредит-то!

Обвозив супругов по нескольким улицам, извозчик повез их на набережную Сены. Глафира Семеновна увидала издали Эйфелеву башню и воскликнула:

— Выставка!

В экипаж на подножку начали впрыгивать уличные мальчишки, предлагая купить у них билеты для входа на выставку.

— Там купим. На месте купим. Может быть, у вас еще какие-нибудь фальшивые билеты, — отмахивался от мальчишек Николай Иванович.

Извозчик подвозил супругов к выставке со стороны Трокадеро.

Билет на выставку

В Трокадеро около входа на выставку было громадное стечение публики, подъезжавшей в экипажах и омнибусах. Все это быстро бежало ко входу, стараясь поскорее встать в хвост кассы. В кассе, однако, не продавались, а только отбирались билеты; купить же их нужно было с рук у барышников, мальчишек или взрослых, которые толпою осаждали каждого из публики, суя ему билеты. Дело в том, что после выпуска выставочного займа, к каждому листу которого прилагалось по двадцать пять даровых билетов для входа на выставку, Париж наводнился входными выставочными билетами, цена на которые упала впоследствии с франка до тридцати сантимов и даже менее. Когда Николай Иванович и Глафира Семеновна вышли из экипажа, их также осадили барышники, суя билеты. Кто предлагал за сорок сантимов, кто за тридцать, кто за двадцать пять, наперерыв сбивая друг у друга цену.

— Не надо, не надо! — отмахивался от них Николай Иванович и стал рассчитываться с извозчиком. — Сколько ему, Глаша, дать? Сторговались за полтора четвертака, — сказал он жене.

— Да уж дай три четвертака. Хоть и извозчик, а человек любезный, по разным улицам нас возил, места показывал.

Николай Иванович дал три франка, извозчик оказался очень доволен, снял шляпу и проговорил:

— Oh, merci, monsieur… A présent je vois, que vous êtes les vrais russes…[14]

— Батюшки! Хвост-то какой у входа! — воскликнула Глафира Семеновна. — Становись скорее, Николя, в хвост, становись. Это ужас сколько публики. А барышников-то сколько, продающих билеты! И ведь то удивительно — на глазах полиции. Сколько городовых, и они их не разгоняют. Вон городовой стоит.

Они встали в хвост очереди и проходили мимо городового. Городовой предостерегал публику насчет карманных воришек и поминутно выкрикивал:

— Gardez vos poches, mesdames, gardez vos poches, messieurs…[15]

— Глаша! Что он говорит? — поинтересовался Николай Иванович.

— Да кто ж его знает!

— Ну вот… А ведь это уличные слова; хвасталась, что уличные слова знаешь.

Минут через пятнадцать супругам, стоявшим в хвосте, удалось достигнуть кассы.

— Vos billets, monsieur, — возгласил контролер.

— Иль фо ашете. Ну навон па ле билье, — отвечала Глафира Семеновна за мужа. — Комбиен аржан?

— Мы не продаем билетов. Вы должны были купить на улице. Вернитесь, — сказал контролер, пропустил супругов за решетку во входную калитку и тотчас же вывел их обратно в выходную калитку.

— Глаша! Что же это значит? — воскликнул Николай Иванович, очутившись опять на улице.

— Не пускают без билетов.

— Да ты бы купила в кассе.

— Не продают.