К компании горничных в светлых ситцевых платьях подходит кучер с гармонией.
– А мы так со своей собственной музыкой. Курносому сословию почтение! – раскланивается он. – Казачка поплясать не хотите ли?
– Пожалуста, эти серные куплеты бросьте и идите своей дорогой, потому что они к нам не касаются. Вы в своем интересе, а мы сами по себе, – огрызается миловидная горничная.
Кучер презрительно скашивает глаза.
– У, волчья шерсть! Туда же, барыню разыгрывает, – цедит он сквозь зубы. – За чиновника из топтательного департамента замуж сбираешься, что ли?
Тут же две бабы. Одна из них качает головою и повествует товарке:
– И живет она, Дарьюшка, у этих самых жидов в кормилицах, и целые-то дни убивается. Прибежит это к нам в дворницкую и заплачет. «Господи, – говорит, – что мне на том свете будет за то, что я жидовского ребенка христианской грудью кормлю!» А житье хорошее: одежи гибель, пищи вволю, и вся с господского стола.
– Зачем же она к жидам в кормилицы-то пошла? – возражает другая баба.
– Да надули ее, сказали, что немцы, а потом оказалось, что жиды некрещеные.
Официант пронес на подносе ягоды.
– Господи! – всплеснула руками кухарка. – Вот сквалыги-то! Клубника по восьми копеек фунт, а они вздумали ею гостей потчевать! Настоящие немцы! Говорят, и доктор-то он по скотской части.
– Да это не клубника, a «Виктория», – замечает лакей.
– Ну вот! Будто я клубники от «Виктории» отличить не могу!
– А я вам говорю, что «Виктория», потому видел даже, как баба принесла им ее с огорода. Конечно, коли бы ежели они были настоящие господа, то могли ананас купить, но все-таки это «Виктория», а не клубника.
Начинается спор. Кухарка корит лакея «ваксой», тот ее – «мутовкой». Другая кухарка просовывает руку в решетку и манит к себе солдата-музыканта.
– Кавалер, кавалер! – говорит она. – Подите сюда! Нельзя ли нам от официанта пару ягод достать, чтоб спор разрешить? Они вот говорят, что это «Виктория», а мы за клубнику стоим.
Солдат улыбается и крутит ус.
– А вы позовите меня в воскресенье к себе в гости кофий пить, так я вам не токмо что две ягоды, а целый фунт вам в презент предоставлю, – шепчет он.
– Подите вы! – жеманится кухарка. – Как же я вас к себе позову, если вы для меня встречный-поперечный и даже совсем не знакомый.
– Теперь незнакомый, а приду, так и познакомимся. Где вы живете?
– Зачем же я вам буду говорить? Это очень конфузно с первого раза. Я живу по Косому переулку, дача № 137.
– Ну вот, значит, я приду в воскресенье, – любезничает солдат.
– Прийти придете, а меня все-таки не разыщете, потому моего имени не знаете. Вы будете искать какую-нибудь Наталью, а я Татьяна.
– Я Татьяну и спрошу.
– Тоже можете ошибиться. У нас на дворе две Татьяны. Я у купцов живу, а другая Татьяна – у аптекаря.
– Тогда я к купеческой Татьяне и приду. По Косому переулку, дача № 137? Верно?
– Конечно, верно… Только не стыдно это вам чужие адреса насильно выведывать? – продолжала жеманиться кухарка. – А еще военный!
Капельмейстер стучит палочкой. Музыкант со всех ног бросается к пюпитру. Раздаются звуки кадрили, подбивающей на танцы.
– Ну, скажите на милость! Ведь выведал-таки, где я живу! – не унимается кухарка. – Вот срам-то, ежели придет.
– Послушайте, как вас? Анны Пелагевны! Давайте сейчас танцы танцевать вот на этом помосте через канавку, – обращается лакей к компании горничных.
– Ну вот! Не навидались мы танцев, чтоб нам при всем народе на улице трястись! – презрительно отзывается опять все та же миловидная горничная.
– Что вы за царевна-недотрога, позвольте вас спросить?
– Не царевна, а просто нам эти танцы и в Приказчичьем клубе, и даже с настоящими кавалерами надоели! Мне наш барин завсегда билетов сколько хочу дает.
– Что вы бахвалитесь-то! Ваш барин на вас как-то раз плюнул по ошибке, а вы уж сейчас в себя головное воображение забрали и заважничали! Фря!
– Ошибаетесь! Мне наш барин даже золотые часы с цепочкой подарил!
– Коли подарил, так, значит, за уксусное поведение. Барская барыня! Тьфу! И больше ничего!
– Пришпандорь ее! Пришпандорь ее хорошенько! – кричит лакею обиженный горничной кучер.
На балконе у гостей танцуют.
Лососина
Крестовский остров. Сквозь свежую зелень палисадника, украшенного цветами, выглядывает на улицу хорошенькая дачка. Утро. На задрапированном полотном балконе пьют чай молодые супруги.
– Вкусняш ты мой миленький! – делает она ему через стол глазки. – Ах, как я рада, что ты не едешь сегодня в должность и весь день пробудешь со мной.
– Для тебя, Вкусняшечка моя, остался! – отвечает он и посылает ей летучий поцелуй.
– Вкусняш! Прелесть моя! Восторг мой! Для других ты Петр Иваныч, а для меня Вкусняш, и нет тебе другого имени.
– А для меня ты Вкусняшка, потому что вкуснее, добрее и красивее тебя ничего нет на свете.
Протягиваются через стол руки, и жена и муж, как архиереи, целуют их.
А солнце светит и улыбается на их нежную любовь!
– Что мы будем обедать сегодня, Вкусняш?
– Что ты хочешь, Вкусняшечка. Ты хозяйка и повелительница, а я твой раб. Ты хотела лососины покушать. Вот зазови рыбака и купи.