Наши забавники. Юмористические рассказы

– Домовые что! Домовой у меня ласковый, потому кони ему наши ко двору пришлись. Теперича я спать лягу, а он мне спину чешет, в голове ищет, – рассказывает кучер. – А вот ужо холода начнутся, так цыганский пот пробирать станет. Без сороковки и не ложись.

– Все-таки страшно. Я бы и ласкового домового пужалась, – ежится кухарка. – Говорят, вон в угловой пустой даче покойница по ночам ходить начала. То стулья двигает, то стол… и всю-то ночь. Дворник все двери мелом закрестил, да не помогает. А вчера что же? Приходит он поутру в дачу – глядь: папиросные окурки валяются и тюрюк из-под ягод со стебельками. Так он и обмер.

– Может, в крахмальных юбках и с кавалером под ручку покойницы-то ходят? – усомнился кучер. – Тоже бывает.

– Ах, какие вы невероятные! Тогда зачем же стон? Окромя того, она зубами щелкает и изо рта огонь…

– Ну, пошли-поехали! И охота вам, господа, о таких вещах к ночи!.. – заговорила компания и начала расходиться.

На помосте остались лакей и горничная.

– Это ведь в наш собственный огород насчет покойницы-то… Помните, мы там малину ели? – сказал лакей и подвинулся к горничной.

– Ах, оставьте, пожалуйста! – оттолкнула она его. – Ничего я не помню!

– За что такая жестокость чувств с вашей стороны?

– А за вашу воробьиную память. Вчера уверяли, что у вас насчет меня любовный кипяток в груди, а сегодня в табачной лавке спрашивали адрес у полковницкой портнихи и сулились к ней на кофей прийти. Вы думаете, я не знаю?

– Мало ли что спрашивал! Мой вздох всегда при вас и останется. С портнихой у меня одни разговорные куплеты, а вы для меня купидон и даже, может, еще хуже, потому вот я сейчас приду домой да фонтал слез и пущу из-за вас на подушку. Вы вот говорите: портниха; а у меня в головном засаде только одни вы и сидите. Вчера стал полоскать графин – трах! – и нет его! А все из-за вашей лютости.

– Подите! Вам поверить, так трех дней не проживешь! Вы и графин-то из-за портнихи разбили.

– Однако ведь я вам же подарил ликерное сердце, а не ей. Кроме того, и любовную записку со скоропалительными чувствами вам написал. Хотите завтра же вам дюжину носовых платков подарю? Портниха для меня – все равно что репа, а вы померанец!

– Пожалуйста, не подпускайте кислых слов!

– И вовсе даже не кислые, а ванель.

Пауза. Лакей остервенительно затягивается папироской.

– Послушайте, можно будет к вам в городе прийти? – спрашивает он.

– Нет, нельзя. У нас делов ступа непротолченная. Только по понедельникам, когда барыня в оперу уйдет, и отдыхаешь.

– Значит, мы так по понедельникам и потрафлять будем.

– Шведскому замку и поклонитесь, а потом и поворот от ворот.

– Наталья Спиридонова, зачем в наше сердце когти впущаете? Пора уж это зверство бросить.

– С крокодилом без зверства нельзя! – жеманится горничная.

– Я крокодил, а вы моя крокодильша. Подарите взглядом, удостойте улыбкой! Вот так-то лучше. Теперь позвольте в бламанже вас чмокнуть.

Горничная сдалась. Послышался поцелуй.

– Противный! И сколько в вас завсегда яду сидит, – шепчет она.

– Мой яд для вас не опасен.

Горничная стала уходить и начала прощаться.

– Когда же вы переезжаете? – спросил лакей.

– После дождичка в четверг.

– В таком разе в пятницу я буду оплакивать вашу одинокую калитку! За сим письмом потрудитесь получить наше адье с кисточкой, – закончил лакей и чмокнул свои пальцы.

Горничная загремела юбками и опрометью бросилась на двор.

На царицыном лугу

Двадцать шестого августа. На Царицыном лугу обычное народное гулянье – качели, столбы, бег под ведром, пиво в громадных бочках, но есть и новинка: продают виноградное вино по десять копеек за кружку. Разумеется, достоинство товара по деньгам.

Два мужика выпили по кружке и плюют.

– Вот те и господское пойло! И как это только господа такое зелье пьют? Совсем скулу на сторону воротит, – говорит первый мужик.

– Так ведь то господа, – откликается второй. – Им что чуднее, то лучше. Топерича их еда: люди бросают, а они едят. У нас, в Новгородской губернии, мужик на раков-то и не взглянет, а у них первое угощение. А устрицы?.. Лягух жрут. У меня земляк есть, шестнадцать верст от нас, в кухонных мужиках он, так сказывал, что господа огурцы с купоросным маслом едят. «Как возьмешь, – говорит, – в рот, так тебя и обожжет, а им любо».

– От богатства все это, – соглашается первый. – Сыты, нейдет настоящая-то еда в утробу, ну, давай ненастоящую. Под ведром-то бегать будем? – спрашивает он.

– Не… ни в жизнь! – машет рукой второй мужик. – Довольно, благодарим… Учен уж… To есть скажи сейчас: «Митрофан, вот тебе три целковых…» – и то не польщусь. Бегал я в прошлом году. Дали это мне палку, чтоб в дырку попасть. Поехал, руки дрожат, хотел в дырку, да вместо дырки-то как ткну околоточному в картуз, да и сшиб ему картуз-то…

– Ну?

– Что нукаешь-то! Известно, что после этого бывает. В кутузке и ночевал! А наутро при солдате и с книжкой по городу… И как только он подвернулся, и посейчас ума приложить не могу! Нет, брат, теперь я от ведра подальше.