Насилие истиной

«Ого! Вот оно что! А я и не задумывалась! Мне-то, что Бахаревы, что Ухаревы, что Сидоровы!.. А оно вот какой поворот имеет! Бахаревы!.. Ничего! Я и Рахманину в ряд поставлю!»

Пришла домработница и подала кофе. Лера ахала и восторгалась каждой чашкой, блюдцем, утверждая, что это настоящий саксонский фарфор.

Так у Жаклин неожиданно появились две подруги. Вернее, ей-то особенно некогда было дружить, но Илона и Лера просто обожали Жаклин и не могли обойтись без нее и двух дней.

Мюзик-холл уехал в Вену на гастроли, неожиданно оказавшиеся последними.

Вернувшись в Москву, Петр Арсентьевич был все время чем-то озабочен, подолгу шептался с Людмилой Савельевной, постоянно говорил с кем-то по телефону и, наконец, объявил сыну и невестке, что его назначили главным режиссером известного драматического театра.

— Не может быть! Папа! Вот это да! — подскочил со стула Гаррик и, чуть ли не подпрыгивая, обежал вокруг стола. — Да это же… все!.. Теперь ты сможешь такое!..

Жаклин, не очень понимая, чему радуется муж, с тревогой поглядывала на свекра.

«Чего это он удумал? Было все славно, слаженно, разъезжали по всему миру, а теперь что, в Москве сидеть? А на гастроли — в Саратов?»

— Я что-то… — попыталась она высказаться, — не очень понимаю. — Вы, Петр Арсентьевич, значит, оставляете мюзик-холл? А мы? — она взглянула на Гаррика. — А мы остаемся?! Но кто же тогда будет его возглавлять?

— Да ты что?! — замахал руками Гаррик. — Мы вместе с папой уйдем в театр!

— Но мне-то театр зачем? Я артистка мюзик-холла!.. Я танцевать хочу, петь!..

Петр Арсентьевич добродушно посмеивался, наблюдая семейную размолвку молодых.

— Жаклин, милая! Ты не торопись, подумай! Сколько тебе сейчас? Двадцать четыре! Ну, предположим, еще лет десять пропляшешь и пропоешь в мюзик-холле, а потом?

— Ну и что! Примадонна из нашей оперетты вон до каких лет все девушек на выданье играет!

— Да разве она артистка?!

— А кто же?

— Так, фитюлька! А у тебя настоящий драматический талант! Но ты не волнуйся, мы и музыкальные спектакли будем ставить. Обязательно! И вообще, надо ломать застаревшие понятия! Если драматический театр — так там танцевать нельзя! Будем и танцевать и петь!

— Ну ты видишь, какой горизонт?! — бросился к ней Гаррик.

— Не очень! — обиженно пробурчала Жаклин.

— Имя! Тебе нужно делать имя! Ну что ты сейчас? — вмешался Петр Арсентьевич. — Солистка мюзик-холла! Велика важность Рахманина! Да ты знаешь, что если сократят дотации, а об этом уже прошел слух, то наш мюзик-холл дальше нашей же границы не пустят!

— Почему сократят?!

— Ну как почему?! — удивляясь ее непонятливости, воскликнул Петр Арсентьевич. — Новая директива! Пока секретная! Советским людям не нужен такой буржуазный вид развлечений, как мюзик-холл, понятно?

— Папа, ты серьезно? — удивился Гаррик.

— Абсолютно! А вы, дорогие мои, думаете, что папа просто так в драматический театр запросился? Не скрою, я всегда хотел работать только в театре, я — театральный режиссер, а мюзик-холл — так! Можно было бы поездить еще годик-другой, но — узнал о директиве и подсуетился!

— Ты должна, Жаклин, Петра Арсентьевича благодарить, а ты сидишь и ровно ничего не хочешь понимать! — не выдержала Людмила Савельевна.

Жаклин выпила чашку чая, разлитого из большого фарфорового чайника Людмилой Савельевной, и проговорила:

— Конечно, я согласна! Я просто сразу не поняла!

_____

ГЛАВА 3

Заграница исчезла из жизни Жаклин, словно ее и не было, остались лишь красивые воспоминания.

Петр Арсентьевич и Гаррик, в качестве помощника главного режиссера, с утра до вечера пропадали в театре. Изменения, произошедшие в правительственных кругах, позволили Петру Арсентьевичу встать во главе знаменитого театра, но еще были в силе давние недруги, которым в свое время удалось тогда уже известного режиссера Бахарева низвести до уровня мюзик-холла. Они и сейчас пытались помешать Петру Арсентьевичу занять подобающее ему место, но добились лишь того, что сверху спустили директиву: «Поставить на сцене драматического театра, возглавляемого Петром Бахаревым, спектакль по сказке А.С. Пушкина «Золотой петушок».

— Это заведомый провал! — ужаснулся Гаррик, прочитав полученную бумагу. — Они хотят унизить тебя!..

— Унизить Пушкиным? — взглянув вполоборота на сына, почти удивился Петр Арсентьевич. — Невозможно!

— Но начинать с какой-то сказки! — с красным от негодования лицом вскричал Гаррик. — Я мечтал о Шекспире! О Чехове! А они — «Золотой петушок»!

— Александра Сергеевича Пушкина! — закончил фразу сына Петр Арсентьевич. — «Они, — как тонко заметил один поэт серебряного века, Игорь Северянин, — грубы, дики, они — невежды!» Они по собственному скудоумию дали нам такой материал, такой творческий простор, о котором можно только мечтать!

Бахарев-старший в нескольких словах обрисовал сыну, какое сокровище спустили им сверху.

Глаза Гаррика загорелись.

— Теперь видишь! Мы заставим Москву забыть о «Вишневых садах» и «Гамлетах». Она будет с ума сходить по «Петушку»!

Петр Арсентьевич немедля приступил к репетициям.