Наш парикмахер не слишком ощущал свою растущую официальную важность. Он пританцовывал перед своими новыми клиентами со всей любезностью, какую только демонстрировал дипломатам былых времен. Он сожалел, что его старые знакомые постепенно исчезли. Но в прошлом его работа была сезонной; когда парламент не был на сессии его парикмахерская пустовала. Теперь его бизнес все время процветал. Немцам и примкнувшим к ним понравилась небольшая парикмахерская, духи, умение парикмахера. Действительно, наш любезный друг очень понравился угнетателям в форме. Они были, в конце концов, полностью бесполезны для дружеского общения; поведение парикмахера было приятным отличием от презрения, которое было присуще большей части голландцев, этих, как их считали, глупых и упрямых сопротивленцев.
Однажды парикмахера пригласили купить членский билет недавно сформированной организации примкнувших. Наш друг ответил на этот запрос, как он бы ответил на любой другой призыв к благотворительности. Ему не нравилось отдавать, но он думал о пожертвовании, как о налоге на работу, таким образом, он согласился с оплатой, как с мелкой необходимой неприятностью. Некоторые старые знакомые предупредили его относительно последствий; они могли бы обвинить его в сотрудничестве и предательстве. Но он успокоил их, сказав, "Я парикмахер и я живу как парикмахер. У меня нет абсолютно никакого интереса к политике. Я только хочу служить своим клиентам."
Когда, после тяжелых лет борьбы и притеснения, пришло освобождение, наш друг стал публично известным, как предатель и примкнувший. Когда люди в черных сапогах, супермены в форме, были изгнаны, их примкнувшие друзья попали в тюрьму и парикмахер среди них. После того, как он изложил часть своих суждений, мудрый и снисходительный судья отправил нашего парикмахера обратно в его небольшую парикмахерскую. Первое волнение освобождения прошло и люди стали более склонны прощать тех, кто примкнул из-за своей трусливости.
Наша история ни в коем случае не завершилась. Парикмахер вернулся из тюрьмы разбитым человеком. Он пробыл в тюрьме три месяца; он все еще не мог понять, что с ним произошло. Он постоянно думал о свои постыдных днях в тюрьме. Несправедливость что-то с ним сделала. Он служил своим собратьям в качестве примера хорошего поведения, добродетельного гражданин, а его приняли за преступника. Он чувствовал себя убежденным в своей правоте, оскорбленный, обиженный, сломленный и неправильно понятый. В конце концов, он только хотел быть добрым и полезным. Он был парикмахером и никем больше.
Парикмахер не мог избавить себя от своей горечи и чувства обиды. Ни один из его бывших друзей не пришел, чтобы ободрить или посочувствовать ему. Его старые клиенты не вернулись. Его печаль и депрессия ежедневно росли и через несколько месяцев его жизнь закончилась. Так завершились приключения маленького парикмахера, который вовсе и не знал о своем сотрудничестве и предательстве.
Я знал этого человека. Я нисколько не презираю его. Я уверен, что таких несчастных примкнувших было множество. Тем не менее интересно, почему же маленький парикмахер был настолько безрассуден. Это была глупость? А если бы его открытая доброта всегда скрывала его обиду на собратьев? Был ли он введен в заблуждение коварной волной внушения, более сильной, чем его собственные психические способности сопротивляться? Мы никогда этого не узнаем.
Эта трагедия, которая возможно была вызвана безрассудством или неспособностью выбрать между противоречивыми привязанностями, стимулировала меня исследовать проблему предателей. Я имел широкие возможности изучить этот вопрос, и через мой опыт с Голландским подпольем во время нацистской оккупации, и когда я находился в лагере для интернированных в Виши. Мой первый официальный анализ был сделан в 1943 году, когда голландское правительство попросило меня подготовить психологический отчет о нелояльных голландских солдатах и гражданах, удерживаемых в заключении на острове Мэн.
Я прибыл в тюрьму после опасного, бурного полета на маленьком самолете. Заключенные сильно сожалели. Я ожидал враждебности, но я не ожидал обнаружить так много слабовольных людей, снедаемых горечью и гневом. Некоторые из них представляли типичную картину для пассивных, эгоцентричных, психопатических личностей, примерный девиз которых: "К черту мир! Я никогда не буду приспосабливаться". Другие, казалось, были жертвами невыносимой внутренней борьбы - находились в противоречии между желанием принадлежать к более сильной группе и сопротивлением этому желанию, сопротивлением, которое только увеличило их горечь и антагонизм.
Это была ситуация, которая снова мне доказала, что есть определенные периоды, когда логика и дискуссия вообще не помогают. Мы пытались множество раз убедить полупримкнувших, которые должны были присоединиться к нам в борьбе с нацистами, но они только прятались за своими частными обидами. Они даже отказывались от предложенных мной сигарет.