Насильники

Стрла простодушная, несомннно неумышленная, но тмъ боле болзненно ранящая нашего брата, интеллигента, прямо въ сердце. Вдь, врно, правда это, господа. До того прочно рабство, столтіями воспитаннаго въ насъ и не успвшаго еще перевоспитаться, стараго классоваго чувства, со всми натертыми мозолями его симпатій и безразличій, что даже для такой примитивной эмоціи, какъ возмущеніе нарушеніемъ женской чести, русскому обществу необходимо было дождаться, чтобы это дло, какъ выражается ниццская етинья, «дошло до своей сестры». Дло Спиридоновой всколыхнуло негодованіемъ всю Россію, a потомъ Европу и Америку, потому что была опозорена интеллигентка, гимназистка, революціонерка. Сколько исключительныхъ условій, отягчающихъ вину, чтобы мерзости Жданова и Аврамова произвели должное впечатлніе. Все, что пережила Спиридонова, безпредльно ужасно. Но, увы, не одна Спиридонова въ Россіи. – Какъ водится y насъ, затрепавъ своимъ внимаыіемъ единичный актъ насилія до того, что онъ сталъ нарицательнымъ, общество гипнотизировалось имъ, почти не отвчая на т виднія, однородныя и еще боле чудовищныя, которыя клубятся позади этой гипнотизирующей точки. Спиридоновыхъ въ Россіи была не одна, a сотни. Но эти, сотнями исчисляемыя Спиридоновы, не учились въ гимназіяхъ, не участвовали въ политическихъ партіяхъ, не стрляли въ чиновниковъ, – словомъ, для интеллигенціи, для образованныхъ людей, пишущихъ въ газетахъ и проповдующихъ съ трибунъ и каедръ, он не были «своими сестрами». И вотъ бда ихъ, къ стыду общества, оказалась – какъ-будто – въ полъбды. Она оставалась предметомъ теоретическихъ негодованій, безъ всякаго перехода въ практическій протестъ дйствіемъ. Эги несчетныя, темныя Спиридоновы страдали, гибли, позорились не за борьбу, не за войну съ правительствомъ, a просто потому, что он женщины, что y нихъ есть женская честь, которую можно отнять, и есть достаточно вооруженныхъ скотовъ, охочихъ до этого занятія, которымъ женская честь предавалась въ наградное пользованіе – въ род прибавки къ пайку, что ли, или приварка какого-нибудь.

Мы возмущались Спиридоновскимъ бдствіемъ. Но много ли въ Россіи женщинъ были гарантированм отъ того, что вся спиридоновская исторія не будетъ продлана съ ними, при томъ, съ гораздо большею легкостью, быстротою и удобствомъ, такъ сказать, въ упрощенномъ изданіи, чмъ продлывали господа Аврамовъ и Ждановъ, все-таки, хоть сколько-нибудь да стсненные – ну, просто хотя бы соображешями о томъ, что вврена имъ не какая-нибудь случайная, заурядъ преступница, a важная политическая арестантка, которая и въ тюрьм не беззащитна, потому что за ея судьбою слдятъ глаза многихъ… Изъ того, что Аврамовъ и Ждановъ посягнули на Спиридонову, слдуетъ, что эти господа, не тмъ будь помянуты, были исключительно дерзкимн и безстрашными по части какой бы то ни было отвтственности. Эти господа, – что называется, о двухъ головахъ. Но надъ тми злополучными сестрами Спиридоновой, которыя «не свои сестры», издвались и ругались совсмъ не исключительные изверги рода человческаго, a просто срая солдатская блажь, одурвшая отъ крови, пожара, бойни по команд и любезной терпимости начальства ко всякому пороку.

Безчисленныя, безъотвтныя, беззащитныя женскія жертвы солдатскаго разврата – быть можетъ, самый большой русскій ужасъ нашего времени, страшнйшій даже массовыхъ убійствъ, которыя одваютъ трауромъ города и села нашей родины.

Семья въ Россіи не естъ соціальное правило, но лишь своеобразное государственное отличіе, даруемое за политическую благонадежность и отнимаемое за сомнительность оной. Еще въ т дни, когда Оболенскій, посл знаменитыхъ безпорядковъ въ Харьковской и Полтавской губерніяхъ, положившихъ начало русской аграрной революціи, скъ и истязалъ усмиренныхъ крестьянъ, генералъ, начальствовавшій экзекуціоннымъ отрядомъ, по окончаніи скуціи, безцеремонно говорилъ выпоротымъ мужикамъ: «Теперь вы больше намъ не нужны, ступайте, хохлы, въ степь, a казаки позабавятся съ вашими бабами».

И хохлы, подъ берданками, шли въ степь, a деревня наполнялась воплемъ преслдуемыхъ бабъ… Мн разсказывали очевидцы, что несчастныхъ позорили всенародно, въ солдатскомъ кругу, a вельможное начальство, укрывшись для приличія въ избу получше и почище, смотрло изъ оконъ, попивая шампанское, хохотало и отпускало каламбуры… А мужики, безоружные, стояли въ степи, подъ дулами берданокъ… Вотъ тема беллетристу-психологу, не боящемуся натуралистическихъ картинъ…