Насколько мы близки

Обняв ноги, опустив подбородок на колени, я смотрела вдаль, за лужайку Рут. Вид с крыльца у нее не отличался от моего. Район неровным кольцом охватывал лесистый косогор городского парка, пронизанного тропинками и редкими ручейками. Детская площадка с качелями, деревянной крепостью и футбольным полем была не последним аргументом в пользу нашего переезда. Плоские прямоугольники крыш многоэтажек в центре города проглядывались отсюда сквозь сетку еще по-зимнему голых ветвей деревьев. В двух кварталах слева и позади нас, по-над высоким берегом реки, бежала монорельсовая дорога.

– Кто мы такие есть? – продолжала Рут. -Случайные жильцы пригородного, изрядно поблекшего района, который ушлые агенты разрекламировали как заново вошедший в моду. Винегрет из бездетных карьеристов, патлатых чудил, всяческих художников, доживающих свои дни стариков и бесстрашных пришельцев вроде вас. – Рут присела на корточки, убедилась, что яма достаточно глубокая, и принялась кромсать лопатой дно – рыхлить землю. – Мы с Ридом между собой зовем этих… – она махнула рукой в сторону одного из соседних домов, – чистюлями. Ни одного дня сбора мусора не пропустили. Ни разу газеты у ворот не оставили. Цветочки в горшках на крыльце высаживают строго по сезонному графику. Во-он там… живут Безымянные Полуденники. Нерасписанная парочка. Заскакивают домой в обеденный перерыв, трахнуться по-быстрому. Небесно-синий особнячок через четыре дома от нас тоже предположительно обитаем, но поскольку хозяев мы в глаза не видели, то прозвали их Кротами. – Рут открыла пакет с торфяным мхом и тщательно перемешала содержимое с землей на дне ямы.

Подобрав увесистый ком земли, Слоун швырнула его в яму.

– Прекрати, Слоун, – сказала ей мать.

– А знаешь, Рут, мне понравилась идея назвать дочь своей девичьей фамилией.

– Гм. Безраздельный эгоизм или старая добрая традиция южан. Зависит от твоей точки зрения. Кто бы ни родился – мальчик ли, девочка, – был обречен носить имя Слоун. А в другой раз – Грейсон. Аналогичная история. Грейсон – мое второе, незаслуженно забытое имя.

– А Рид не возражал, что в его честь ни одного ребенка не назвали?

Рут ножом вскрыла мешок, защищавший корни вишни, и остановила на мне мягкий взгляд:

– Они оба названы в его честь. Они оба на всю жизнь – Кэмпбеллы.

Я промолчала – с этим не поспоришь. Потом оглянулась на звук автомобильного гудка и увидела, как Рут помахала проехавшему мимо «универсалу» с деревянной обшивкой.

– Это кто? Рослин Лоуренс?

– Угу. Мать-настоятельница местной общины. Она ведь засвидетельствовала тебе свое почтение с традиционной запеканкой?

– Она… да, заглянула на минутку.

Мне не хотелось посвящать Рут в подробности своего знакомства с этой соседкой. Рослин Лоуренс, в отличие от Рут свято соблюдающая традиции, действительно вскоре после нашего переезда постучалась к нам в дом. Открыв дверь, я обнаружила на крыльце женщину, державшую за руку чумазого Джея.

– Это ваш ребенок? – спросила женщина. Я молча смотрела на нее. – Вы знаете, что он гулял совершенно один?

В голосе незнакомки звучала искренняя тревога, а вовсе не обвинение, но меня все равно захлестнул шквал противоречивых чувств; щеки вспыхнули, под мышками взмокло. Стыд – за то, что, отчаявшись развлечь Джея дома, отпустила его в парк, с пакетом крекеров и строгим наказом глядеть в оба. Злость – из-за того, что совершенно незнакомая женщина позволила усомниться в моих методах воспитания и уронила мой родительский авторитет. Страх – оттого что я подвергла своего малыша опасности из чистого эгоизма, ради минутного покоя. И благодарность – за то, что чужой человек позаботился о моем ребенке.

– Да, знаю, – наконец ответила я, собрав остатки собственного достоинства. – Я следила за ним из окна. – И добавила каверзно: – Ты ведь не подбегал к дороге, правда, Джей?

Моя попытка переложить вину на его плечи сына не испугала.

– Мам! Ты говорила, что когда кто-то умирает, то становится твердым.

– Так и есть. – Я неловко переминалась под пристальным взглядом Рослин, она явно была не из тех, кто одобряет дискуссии о смерти с маленькими детьми.

– А я нашел птичку у нее в саду… – Джей ткнул пальцем в Рослин. – Совсем без крови и совсем не твердую. Только она все равно была мертвая.

Рослин улыбнулась:

– Мы ведь еще не знакомы. Я Рослин Лоуренс.

– Прил Хендерсон. А это Джей.

– Мам, почему, ну почему? – твердил Джей, пропустив мимо ушей светские любезности взрослых.

Рослин махнула рукой на особняк в колониальном стиле у другого края сквера и объяснила, словно извиняясь передо мной:

– Птицы то и дело бьются об окна нашей спальни на втором этаже. То ли собственное отражение их привлекает, то ли они что-то атакуют за стеклами, уж не знаю… Я услышала стук… – она запнулась, – выглянула из окна и увидела его. Вашего сына, я имею в виду. Совершенно одного в парке.

– Ну скажи, мам! – не унимался Джей. (Скажи означало объясни.) - У нее глаза были закрытые. Птичка как будто спала, только она была мертвая. Тогда почему она была такая мягкая? Мам?