Насквозь

…Никогда невозможно привыкнуть к тому, что мир может измениться буквально за минуту. Только что все было на своих местах. Тикали часы. Шло время. Привычное движение жизни – редко ощущаешь как счастье. Я сидела в одном доме и смотрела фотографии к книге о детях сороковых годов, перебирала документы. И тут у меня зазвонил мобильный телефон.

Я услышала голос своего сына и в то же время поняла, что это не его голос. Сын произносил слова, словно из пустоты, из вакуума. Содержание было неважно, было ясно, что он говорит о чем-то ужасном. С ними случилось несчастье, когда они всей семьей утром ехали на такси в церковь. Они поехали на утреннее причастие в ту самую церковь, где когда-то обвенчались. Такси занесло на скользкой дороге, и оно врезалось в проезжавшую мимо машину. В аварии больше всех пострадала маленькая девятимесячная Аня, которая сидела у своей мамы на руках. Поразительно было то, что мимо проезжала пустая детская реанимация, которая тут же стала спасать ребенка. У девочки оказалась открытая черепно-мозговая травма. Она была в реанимации, остановившись между тем и этим светом. Это я все узнала потом. А тогда я услышала только слова сына.

– Приезжай скорее!

В первый же поезд мы прыгнули все вместе. Я, дочь и Павел. Когда мы приехали, дом стоял пустой и безлюдный, кое-где лежали игрушки, на кресле стояли маленькие новые туфельки, в углу – еще не наряженная елка.

Накануне того дня, когда время разорвалось, я летом приезжала в Киев и чувствовала, какой ласковый это город. Теплый Крещатик, где по выходным замирало движение, пел и танцевал. Город казался абсолютно безопасным и уютным.

Однажды я стояла на вокзале с сумками, полными подарков, ко мне подошел мужичок и ласково сказал:

– Жиночка, тебе помочь?

Он сказал просто так, а может, хотел подзаработать. Или просто пожалел меня – одну посреди пустого вокзала. Но в Москве меня никто так не называл, и я подумала, что здесь язык не удалось убить до «женщины» или «гражданки». Здесь сохранилось домашнее прикосновение друг к другу.

А теперь Город сверкал новогодними гирляндами. Я ехала в вагоне метро через мост над Днепром, сквозь елочные украшения, фейерверки, пляшущие толпы людей в масках и без – из одной больницы в другую. На снежном склоне, как и прежде, высился князь Владимир с крестом. Сквозь стекло передо мной открывался склон горы, где стояла Лавра, и я увидела, как Аню возвращают с Неба на землю. Какие-то прозрачные фигуры высоко держали ее на руках и вдруг стали опускать ее вниз.

Киев радовался, смеялся, но у меня не возникало никакой обиды, я просто жила и двигалась параллельно. Кто-то из друзей сына написал о девочке, которая попала в аварию и сейчас лежит в больнице. Через несколько дней нам принесли огромный пакет, в котором были конверты с деньгами, не очень большими, но их было много. Там были письма, и открытки, и даже детские рисунки. В этот момент я почувствовала, что люблю этот город и этих людей всем сердцем.

После того как миновал первый этап – выход из реанимации, выяснилось, что девочка – не видит. Я ехала на первую встречу с ней с ужасом в сердце. Потом я поняла, что больше всего боюсь за себя. Мне было страшно ее – видеть.

Она лежала тихая и смиренная на большой родительской кровати. Когда я увидела ее после долгой разлуки, то почувствовала, что рядом с ней, вокруг нее разлит какой-то покой и радость. Может, мне мерещится? Нет, она лежала и смотрела куда-то над собой. Три месяца с того дня. Аня выздоравливала, но не видела. То есть совсем немного, если концентрировалась на чем-то, что-то брала, за чем-то следила, но проще ей было ощупывать предметы и не пользоваться глазами. Каждый день мы говорили себе, что мы верим – все будет хорошо, и каждый день чувствовали, как параллельно некий внутренний голос шепчет, а если не будет, а внутренний взгляд представлял, как уже будет – если все не так… Вслед за этим всегда шло уныние, оно заполняло душу, сначала чуть-чуть, а затем, как газ, распространялось повсюду.

Было много врачей. Один пришел в дом и стал крутить ее, выворачивать ей руки и ноги. Он говорил, что именно так надо поступать с детьми. Наша девочка не просто плакала, было видно, что она оскорблена, что к ней относятся именно так – грубо и бесцеремонно. Ее родители сидели напротив на стульях с белыми лицами и с ужасом смотрели на происходящее. А я заперлась в ванной и включила воду, боясь, что сейчас совершу что-то непоправимое. Врач важно объяснял, сколько он спас подобных детей, делая жесткие упражнения и специально вызывая у больных подобные реакции. Его внимательно выслушали и решили, что этого врача больше в доме не будет никогда.

Мы все ждали чуда, днями, неделями, месяцами. Потом мы говорили себе, что чуда ждать нельзя, надо жить, как жили, и не думать. Чуда нет, есть просто вера. Не ждать чуда – это подвиг, это одинокое шествие по темной дороге со словами «не боюсь!» и стуком сердца в голове. Чудес ждать бесполезно. Если они и приходят, то абсолютно неожиданно, когда всякая надежда уже прошла.

5