Насквозь

18 февраля мы все сидели перед экранами мониторов и смотрели на гибель Майдана. Телевизор давно уже показывал только пропагандистские передачи о страшных украинских националистах, которые рвутся к власти. А накануне позвонил сын и сказал, что по приказу Януковича закрыли все станции метро, толпы народа вываливаются со станций и идут пешком через зимний город. Скопище людей, с детьми, колясками, пожилые и молодые шли пешком в самые разные части города. Встал городской транспорт. И только на площади продолжала идти безнадежная борьба сотни людей с «Беркутом», который поливал их водой и стрелял по ним резиновыми пулями.

А утром – тихим, новым утром – вдруг началась стрельба по людям на Майдане как по живым мишеням. Шла она из гостиницы. Та злая сила, которая бежала, оставив группу палачей, чтобы наказать победившее деревянное войско. Здесь – в Киеве – люди еще не умели убивать друг друга с такой равнодушной жестокостью. И «Беркут» бежал. И Янукович бежал.

А тем временем в Москве многие стали всерьез говорить о том, что какие-то страшные националисты нападают и убивают каждого, кто говорит по-русски.

8

И тогда сын, живущий семь лет в Киеве, вдруг выступил с неожиданным письмом. Открывая день за днем фейсбук, он ужасался тому, что друзья, знакомые и даже родственники пересказывают друг другу страшные сказки про людей на Украине «с песьими головами». Это был большой текст, где он пытался все разложить. Почему и как все случилось, что стало последней каплей и что происходит на данный момент. Он написал это для своих кинематографических знакомых и еще нескольких друзей, потому что объясниться с каждым по отдельности было просто невозможно. И тут произошло нечто невероятное – на следующий день он проснулся знаменитым. Сотни изданий скопировали этот текст, корреспонденты самых разных интернет-газет и журналов просили его прогнозов и анализа ситуации. Он пережил сильнейший шок. Из незаметного, аполитичного человека он был вынесен на гребень событий и стал виден всем. Это была следующая стадия его выхода в открытый мир. Некоторое время он продолжал по инерции писать политические тексты, их читали, обсуждали, но потом вдруг его охватила внутренняя паника, перешедшая в депрессию. Испытание было слишком сильным.

Сын говорил, что помимо страха за детей он мучается от мысли, что вот теперь граждане его страны нападут на страну, где живет он, его жена и дети, и что этот факт не помещается в его голове и вызывает в ней внутренний взрыв.

Я стала умолять их на время выехать из Киева. Тогда их позвали на Западную Украину во францисканскую общину в Тернопольской области, где они были уже однажды с маленькой Аней. Эта община занималась детьми с нарушениями зрения. Францисканцы всегда помогали слабовидящим и слепым в память о святом Франциске, который под конец своей жизни, больной и почти ослепший, сочинил Гимн брату Солнцу, песнь хвалы и благодарности Богу за все сотворенное… Так возникло сказочное слово «Ляски». Далекое и нежно звенящее.

9

2014 год был одним из самых длинных в жизни. Неслучайно, наверное, он рифмовался с началом Первой мировой войны – об этом говорили, писали… Страх будущего был одним из самых острых переживаний тех дней. И когда мои близкие оказались в Старом Скалате на Западной Украине в монастыре, словно в Средневековье, спрятавшись в нем от бед и катаклизмов, одна из монахинь по имени Мария, с которой они очень подружились, рассказала, что под Варшавой есть особая школа для слабовидящих и слепых детей. Им надо туда поехать и посмотреть на месте, как там все устроено.

В то время уже был взят Крым. Начинались захваты государственных зданий на Донбассе. Лилась кровь.

10

Я пришла в больницу навестить подругу. В палате лежали три женщины, на стене висела большая телевизионная плазма, которую почти никогда не выключали и оттуда либо лился поток слов о наших победах, либо доносились крики очередного шоу, где разоблачали неверных отцов, подлых мужей, обманутых жен. Соседки по палате были очень рады возвращению Крыма в семью народов, но при этом каждая рассказывала о своих непроходимых горестях. Полная старая женщина из Подмосковья говорила, как в юности оказалась в оккупации, ее не брали на работу, муж сильно пил и рано умер, а детям до нее нет дела. А врачи за все хотят денег. И как жить? Одно хорошо, что теперь Крым с нами. Я спросила, была ли она там, или, может, собирается. Нет, не была, у нее и денег никогда не было на курорты эти ездить.