Наследие

— Крестьяне мои! У них дома все посгорали, авианалёт казахский, всех приютила, всех спасла, всех кормила, всех молоком своим, как мать, вспоила, а теперь терплю за доброту свою!

Но едва её грузное, мучнистое тело стали поднимать на дыбу, она завопила другое:

— ПВО! Казахи!! Муж сбежал! Сыночка в жаяу эскер забрали, потом якуты пришли, штабные, штаб, штаб, шта-а-а-аб!! эве корганиси, номер двенадцать, я не виновата!

— Имена штабных! Память! Лица!

Память у толстухи оказалась прекрасной. Лю надел ей на голову голограмму, и все лица казахских военных возникли, со званиями, биосомой, кустами. 12, 26, 35 имён.

— Осиное гнездо! — заключил довольный Лю.

— Куда её? — спросил Гузь.

— За правду — свобода.

— Побегай от волков, пухлая!

Открылся квадрат с заснеженным железнодорожным полотном, уходящим в зимний невысокий лес. Женщину толкнули в проём, но белый, красивый, гладкокожий зад её застрял. Он оказался больше квадратной двери.

— Нефритовая жопа! — усмехнулся Лю.

— Марадона! — скомандовал есаул.

Удар. Полное белое тело закувыркалось на рельсах.

Следующим вытянули старика-алтайца.

— Где твой сын, полковник ВДВ, дезертир и предатель?

Старик бормотал непонятное.

— Где он прячется?

Старый тряс головой по-козлиному и что-то блеял. На дыбе он тут же потерял сознание.

— Вколите ему йоку женчан! — приказал Лю.

Вкололи весёлую правду. С вывернутыми, порванными плечами, худой как жердь старикан вдруг вскочил и расхохотался.

— Сел медведь-медведь на лося-лося, да и поехал к волку-волку на свадебку-свадебку, чтобы от пуза-пуза натрескаться барсучьего сала-сала-сала, — заговорил он громко, нараспев по-алтайски. — А умный волк-волк сальце-то припрятал в тайном местечке-местечке, в дупле-дупле у совы-совы, сова-сова сидит-сидит, на всех глядит-глядит, улетать не хочет-хочет!

— Что мешает сове улететь? — спросил Лю.

— Яйцо-яйцо! — расхохотался дед.

— Ченсе ку^[7], — расшифровал Лю и тут же скинул своим инфу.

Деда рассекли.

Крюк в раколовке зацепил длинноволосого парня.

— Я сам пойду, не надо, — спокойно произнёс он.

Вылез из клетки, встал перед дознавателями.

— Ты поэт-вредитель, — глянул Гузь его протокольную голограмму.

— И горжусь этим, — с достоинством ответил парень.

— Пацифист?

— И горжусь этим.

— Дезертир?

— И горжусь этим.

— Сопротивленец?

— И горжусь этим.

— Что писал?

Парень тряхнул волосами и задекламировал:

Озадачили меня

Военкомы из района:

— Потроха на толь менять,

Мозг — на прелую солому.

И не вякай поперёк,

Одного тебя не хватит,

Колотухин заберёт

На муку сестёр и братьев.

Гузь и Лю переглянулись.

— Сообщники есть? — спросил Лю.

— У поэта не бывает сообщников. Поэт всегда один в этом мире! — гордо ответил парень.

— Герой-одиночка, значит? Это хорошо! — заключил Гузь и вдруг выпустил газы. — Во бля… пердение — золото. Слыхал поговорку, поэт?

Парень молчал.

— Героев уважаем, — продолжил Гузь. — Войны на героях держатся. Ты, Анзор Семёнов, от резака не помрёшь.

Есаул выхватил из кобуры кольт и профессионально выстрелил парню в лоб. Сверкнули бластеры, ещё агонизирующее тело поэта с треском развалилось на дымящиеся куски.

— На поэте хорошо покатим! Следующий!

Крюк завис над девочкой лет двенадцати, но она сама схватилась за него. Её вытащили, поставили перед следователями. Её голопротокол свидетельствовал: дочь расстрелянного врага народа атаманши Матрёны Пехтеревой, имеет брата.

— Где брат?

— Нигдя, — спокойно ответила девочка.

— Ты дебилка?

— Я не иебил, — ответила девочка, глядя ему в глаза.

— Повторяю: где брат скрывается?

— Нигдя.

Голограмма засветила семейное пустое пятно.

— И на хуя её задержали? — спросил Гузь Лю. — Там пусто.

— Инструкция.

Гузь мрачно посмотрел на девочку. Она была прелестной — старше своих лет, с оформившейся грудью, голубоглазая, с двумя русыми косичками и привлекательным лицом. На щеке её был свежий шрам.

— Как звать? — спросил Гузь.

— Аля, — повторила она, неотрывно глядя ему в глаза.

— Тебя уже ебали, Аля?

— Я не проёбано.

— Это хорошо! Что тебе, Аля, разорвать — пизду или жопу?

Девочка смотрела спокойно:

— Я лучша отсасо тебя.

— Отсосать? А ты умеешь?

— Умео.

— Умео? Хао! — рассмеялся есаул, расстёгивая ширинку. — На колени, Алька!

Девочка опустилась перед ним на колени.

— Руку сюда давай.

Она протянула ему руку, он взял бластер, включил. Бело-голубой луч загудел над русой головкой девочки.

— Если одним зубком заденешь моего юла бриннера — отрежу руку! — предупредил Гузь.

Другой рукой девочка взяла и направила в рот его напрягшийся член. Голова её ритмично задвигалась. Мужественное лицо Гузя не изменилось. Облизав верхнюю губу, он перевёл взгляд своих белёсых глаз на Лю:

— Дети войны, а?

— Их много, — серьёзно кивнул Лю.

Девочка делала своё дело с толком. Щёки есаула заалели, рот раскрылся. Он чаще задышал. Обтянутый пятнистыми, серо-чёрно-зелёными штанами зад его ритмично задвигался, луч бластера задрожал.

Команда дознавателей СБ ДР спокойно ждала своего командира.

— О, да, да, да, ебёна ма-а-а-ать! — прорычал есаул, выпуская детскую руку, и замер.